– И какие же? – хмуро поинтересовался Ги, заинтересовавшись против воли. Отец никогда не бросал слов на ветер, а учитывая масштабы проектов, которыми он ворочал, вариант мог быть вполне ничего.
Однако папаша Доберкур не спешил вводить сына в курс дела. Он встал у окна, весь в клубах терпкого табачного дыма, и задумчиво смотрел на хорошо ухоженный парк, расстилающийся перед загородным поместьем.
– Для начала тебе придется научиться смирению, – сообщил он. –Конечно, ты можешь возразить, что подобные вещи закладываются в раннем детстве, а теперь уж поздно, но у меня свой взгляд. Трудности закаляют тех, кто к ним готов. Дети, в силу возраста и природной гибкости, к трудностям привыкают и подстраиваются. А мне не надо, чтобы ты подстраивался. Ты должен уметь находить исток и бить в цель наверняка. Но найти исток трудно, это дано лишь тем, кто умеет смиряться и ждать.
– Что вы имеете в виду? – спросил Ги, слегка обескураженный.
– Поработай для начала простым рабочим. А там поглядим.
– Рабочим? – Ги, окончивший Национальную Школу Администрации и по факту являвшийся лучшим энархом [1]в выпуске этого года, был оскорблен. – Если вы не заметили, я давно уже не восемнадцатилетний юнец! Я работал в мэрии, участвовал в избирательной компании и знаю эту кухню изнутри. Мне уже поступило столько заманчивых предложений, и лишь безграничное уважение к вам не позволило их принять без вашего одобрения.
– Вот я и говорю: гордыни много, – философски обронил Доберкур-старший, пуская колечки в распахнутое окно. – Будущий президент республики обязан уметь не только носить фрак. Необходимо, чтобы ты чувствовал себя как рыба в воде в любой ситуации. Закулисная борьба жестока и слабых не любит. Собирайся, мы сейчас с тобой кое-куда съездим.
Ги молча поклонился и вышел из кабинета. Как бы оно не звучало, но отец в своей жизни еще ни разу не потерпел поражение, а значит, и сейчас знал, что делал.
За руль скромного темно-синего «Ситроена», папаша Доберкур сел сам. Автомобиль едва тащился по пустынным сельским дорогам, чихая на поворотах и громким стуком мотора надрывно взывая к услугам механика. Ги терялся в догадках, куда можно отправиться на таком драндулете. Спустя полчаса тряски на тесном переднем сидении, где нельзя было даже вытянуть ноги по-человечески, он не выдержал:
– Куда мы едем?
– Я познакомлю тебя с очень влиятельным лицом, – ответил отец. – Если ты ему понравишься, считай, весь мир у тебя в кармане. Он сделает из тебя универсального человека.
– Лично станет меня наставлять?
– Если лично, я буду очень доволен. Он не всех удостаивает подобной чести.
– Кто он?
– Самый богатый человек в этой стране, совладелец «Прозерпины», умнейший человек, который за завтраком решает судьбы государств. А еще он мой близкий товарищ и друг.
– У него есть имя? – о тайных акционерах головной компании «Прозерпины» Ги был наслышан, но подробностей не знал.
– Он сам представится, не хочу портить тебе первое впечатление.
Ги заключил, что убогий «Ситроен» это своего рода конспирация, и, вздохнул, понимая, что отец больше ничего не пояснит.
Скоро они въехали в провинциальный сонный городок, средневековый и по-своему симпатичный, но никак не прославившийся на страницах великой истории. Поскольку знаменитые достопримечательности отсутствовали, то и туристы сюда не заглядывали. Мощеные истертым булыжником улочки утопали в цветах и полуденной тишине. Попетляв меж невысокими домиками и миновав скромный готический собор с остроконечным шпилем, они выбрались на окраину, где с одной стороны простирались выжженные на солнце поля, а с другой, огороженные низкой каменной стеной, кое-где полностью скрытой плющом, шли частные владения.
Перед полуразрушенной аркой, ведущей на обычную виллу, «Ситроен» притормозил и аккуратно свернул на поросшую травой проселочную дорогу. Красная крыша двухэтажной виллы замаячила между ветвями разросшихся деревьев.
Они остановились на площадке, неаккуратно усыпанной мелким гравием, и вышли из машины. Солнце припекало, в траве стрекотали кузнечики и жужжали пчелы. Простая деревенская идиллия, по мнению Ги, имела мало общего с бизнесом планетарного масштаба, но действовала умиротворяюще. Молодой энарх повертел головой, выискивая влиятельный «жирный овощ», [2]но увидел только низенького толстого человечка в грязном комбинезоне, спешащего к ним от дома. Лысина на его макушке блестела так, что пускала солнечные зайчики.
– Мое почтение, сиятельные господа, – проговорил толстячок с заметным бретонским акцентом. – Не желаете ли выпить холодненького сидра с дороги?
– Нет, не стоит беспокоиться, приятель, – ответил папаша Доберкур, пряча усмешку в усы. – Хотя согласен, денек сегодня жаркий.
– Все лето такое: палит немилосердно, – толстячок ласково погладил запылившийся капот «Ситроена». – Как вы только добрались на нем досюда, ума не приложу. Еще на дороге слышал: стучит движок-то! Мотор перебрать не худо будет.
– Все руки не доходят до моего старичка.
– Зря, зря, старичок-то еще фору молодым даст. Вон какой путь проделал и не спекся, – человечек в комбинезоне раскрыл дверь и проворно забрался на водительское сидение, без спроса запустил мотор и, высунув голову, крикнул:
– Вона как стучит! Слышите?
Ги эта мизансцена успела порядком надоесть. Общаться с полуграмотной прислугой совершенно не входило в круг его интересов, да и солнце действительно палило немилосердно.
– Послушайте, уважаемый, – сказал он немного раздраженно, – может, вы нас все-таки в дом пригласите? И доложите хозяину о том, что к нему приехали гости.
Толстячок вытаращил глаза, заглушил двигатель и вылез на площадку. Он оглядел молодого Доберкура с ног до головы, извлек из кармана платок не первой свежести и промокнул лысину.
– Гости, говорите? А я, дурак, не понял. Думал, клиенты. Думал, машину чинить надобно.
Ги недоуменно взглянул на отца, а тот мотнул головой, указывая на неприметную вывеску, которую сын не сразу приметил за буйными слоями плюща. «Мастерская дядюшки Робера» – гласила табличка, прибитая под окнами второго этажа виллы.
– Мы кого-то здесь ждем? – спросил Ги у отца. – Ваш друг должен сюда приехать?
– Он уже здесь, – сказал папаша Доберкур, – стоит прямо перед тобой. Прошу знакомиться, господа. Мой старший сын Ги – Робер д’Орсэ де Плюметьер.
На этот раз Ги сумел совладать с выражением лица, когда толстячок все тем же платочком вытер правую ладонь, понюхал ее и протянул ошарашенному энарху:
– Для вас, молодой человек, просто дядюшка Робер.
Ги осторожно ответил на рукопожатие самого богатого человека Франции. В принципе, эксцентричные миллиардеры не были для него такой уж большой экзотикой, но…
– Простите нам, старым ослам, разыгранную комедию, – проговорил д’Орсэ, коверкая произношение, как теперь показалось Ги, намеренно. – В глуши мало развлечений, вот я и изголяюсь по-всякому.
– А это, – Ги обвел рукой запущенный сад и обветшалые стены, – ваши хорошо продуманные декорации? Понимаю. И философские суждения Шекспира о жизни уважаю. Весь мир театр.
– Хо-хо! – дядюшка Робер спрятал платок в карман и обернулся к Доберкуру-старшему. – Арсен, возьмусь я за твой автомобиль, так и быть. Приезжай за ним где-то через недельку. Мы тут с твоим сыном его посмотрим, почистим, детальки поменяем, будет он у тебя еще сто лет бегать.
– Это хорошо, Робер, я рад. Очень рад!
–Такси себе сам вызовешь или в дом пустить к телефону?
– У меня все с собой, – папаша Доберкур вытащил замызганную трубку, но прежде чем набрать номер, взглянул на застывшего посреди двора сына: – Эту неделю ты проведешь здесь, а когда я вернусь... посмотрим.
Ги промолчал, не зная, что сказать.
– Пойдемте со мной, молодой человек, – Робер д’Орсэ потянул его за рукав, и Ги поморщился: руки у толстяка были сальные, а этот костюм был шит на заказ и стоил целое состояние.