Выбрать главу

Жаку хотелось напиться – до поросячьего визга, чтобы не сойти с ума. Но в вертолете спиртного не было (проклятый сухой закон всех научных экспедиций!), оно было в лазарете, а туда требовалось еще добраться – в кромешной тьме, в окружении призраков, проглядывающих сквозь снежные потоки, льющиеся с черного неба. Да и Грач может сделать вид, будто не понимает, чего надо Дюмону. Слово «водка», конечно, звучит одинаково на всех языках, но Грач вредный и злой, не факт, что не пожалеет запасов, которые остался сторожить в своей хлипкой палатке.

Жак представил, каково Грачу сейчас в шатающейся под натиском бури палатке, и немного позлорадствовал. Но всплеска хорошего настроения ему хватило ненадолго. В конце концов, все они в одинаковом положении, у черта в заднице. Вот только у Грача под боком алкогольная палочка-выручалочка, а у него нет ничего.

Новый день не принес новизны: снаружи бесновался все тот же ледяной ад, солнце покинуло их навеки, а о том, чтобы развести костер внутри вертолета или хотя бы согреть пищу на маленькой плитке, не было и речи. Путешественникам пришлось довольствоваться сухомяткой при свете слабеющих фонарей и ходить на шаткий биотуалет, вбитый в угол тесного закутка. Пока Жак на него прилаживался, раз десять едва не перевернулся вместе со всем его вонючим содержимым.

Проснувшиеся товарищи по несчастью тихо переговаривались и подбадривали друг друга, но Дюмон был лишен этого удовольствия. Патрисия попыталась включить ноутбук, а когда не вышло, раздобыла где-то блокнот и ручку и погрузилась в работу, а Доберкур легко променял Жака на смазливого актера, с которым засел в пилотской кабине, делая вид будто чинит рацию.

Спать у Жака тоже не получалось: усталость была дикая, но возбужденный мозг мешал впасть даже в подобие забытья. Приходилось тупо пялиться в иллюминатор и с помощью воображения угадывать в завихрениях летящего снега голодных драконов и зомби с горящими красными глазами.

Когда буря пошла на спад, а небо начало светлеть, Дюмон был первым, кто это заметил. Он добрался до Патрисии и, поскольку та не отреагировала, погруженная в расчеты, легонько потряс ее за плечо.

– У нас радость: ветер утих, – сказал он ей.

– Да-да, – Пат рассеянно взглянула в иллюминатор.

– Когда нормально рассветет? Я больше не могу без солнечного света.

– Скоро.

– Даже снег в этой дьявольской Антарктиде черный! – Жак, по привычке  продолжая беззлобно ворчать, направился по салону к выходу. Несмотря на внешнее недовольство, внутри он все же преисполнился надежды, что испытания скоро закончатся и все пойдет своим чередом.

Патрисия, отложив блокнот, настигла его у самого люка.

– Пока не следует выходить, – сказала она, – останься, здесь теплее, чем снаружи.

– А ты? – он подозрительно оглядел ее.

– Я прогуляюсь и оценю обстановку. Не волнуйся, шторм закончился, а через пару часов, думаю, снег начнет таять.

Дюмон пропустил ее наружу, а сам прильнул к иллюминатору на дверце. Патрисия побродила немного, зябко пряча руки в карманах, а потом вдруг вскинула голову вверх, попятилась и упала. Жак пригнулся, поерзал и так и эдак в попытке увидеть то, что ее напугало. Он не был уверен, что действительно хочет это знать, но любопытство перевешивало. Оглянувшись на остальных, он перешел к другому окну, потом к третьему и наконец разглядел небольшой кусочек неба, полыхающего странными фиолетовыми потеками. Это не было похоже на молнии, скорей – на круги по воде, бегущие от брошенного в пруд камня.

За его спиной поднялся русский историк Белоконев и что-то с энтузиазмом предложил, в ответ послышались одобрительные голоса.

– Жак, вы мне не поможете с обедом? – обратился Белоконев к Дюмону по-английски.

– Обед хорошо, – Жак отлип от стекла. – А что надо?

– Надо раздать упаковки с соком и нарезать свежие огурцы, у нас еще осталось три штуки. Они чуть-чуть подмерзли, но все еще съедобны. Держите нож и разделочную доску, будете делить огурцы, чтобы каждому досталось.

Жак подчинился. Работа, хоть такая простенькая, отвлекала его от ненужных мыслей.

*

Патрисия Ласаль-Долгов

Патрисии очень не нравилось то, что происходило с природой.

Первым звоночком стали тучи, полыхающие от неистраченного электричества. Если не приглядываться, то можно было подумать, что они просто очень быстро несутся по небу. Вот только тучи никуда не неслись, а бегали по широкому кругу. Патрисия несколько раз специально отходила от костра, чтобы свет пламени не мешал ей различать детали, и каждое такое наблюдение повергало ее во все большую озабоченность. Над оазисом, похоже, крутился странный смерч…

Когда ночью пошел снег, Патрисия выдохнула с облегчением. Понижение температуры, темнота, метель и ветер – все это было хорошо, потому что исключало немедленное воплощение страшного сценария. Даже когда ураганный порыв сорвал брезент, она не испугалась.

Непогода бушевала относительно недолго, к обеду следующего дня буря стала стихать, а снег перестал нестись с устрашающей скоростью и медленно-медленно кружился в воздухе. За ночь он успел засыпать долину огромными темного цвета сугробами. Все дивились на «черный снег», но эта аномалия объяснялась пылью, выпавшей после взрыва астероида. А вот солнце, светившее тускло и походившее на луну, тревожило по-настоящему. В условиях полярного дня даже простые сумерки выглядели чем-то из ряда вон, а тут почти тотальное поглощение видимого спектра…

Патрисия выбралась из вертолета и потопталась немного, оглядывая странно притихшую ночную долину. Вдруг прямо на ее глазах откуда-то из-за дальних гор в небо ударил яркий луч.

Патрисия от неожиданности отпрянула, оступилась на камнях и упала в сугроб. Небо светлело, словно набираясь яркости от луча, но не переставало вспухать и шевелиться, закручивая облака в огромные спирали.

Луч светил около минуты и погас, а Пат все сидела в снегу, не чувствуя, как стремительно промокает одежда. Сейчас ничего не могло отвлечь ее от ужасающей мысли, что «черное солнце», ради которого она сюда приехала, было безнадежно испорчено.

*

[1]              Эти частицы известны ныне как нейтрино и антинейтрино, предсказаны были давно, но экспериментально зафиксированы только в 1953 году, при этом античастица была открыта первой

[2]              Отрицательный мюон - частица, заряд которой равен заряду электрона, а масса в 207 раз тяжелее массы электрона. При торможении в веществе отрицательный мюон может быть захвачен ядром какого-нибудь атома и заместить один из вращающихся вокруг ядра электронов, образовав мезоатом. К семейству мюонов относятся отрицательный и положительный мюон, мюонное нейтрино и антинейтрино – две последние частицы считаются квантами гравитационных волн. Левитоны – выдуманные автором частицы с отрицательной массой.

36. Черное солнце (2)

К пяти часам вечера совсем распогодилось, и вид за стеклом стал похож на типичный осенний вечер, когда зажигать огни еще рано, а читать газету вдали от окна уже тяжело. Сугробы начали буреть и проседать, а теплый источник, бьющий из горы, растопил сковавшую озерцо корочку льда, и поднимающийся от него пар мешался в вышине с серыми облаками.

– Мадам, – из пилотской кабины пришел Доберкур, – там ваш супруг возвращается!

– Поль? Слава богу! – Патрисия подскочила и полезла через накиданные в беспорядке подушки к выходу.

Люди прильнули к иллюминаторам, а мальчик побежал в кабину, где обзор был лучше. Патрисия с усилием распахнула люк и вывалилась наружу.

– С Павлом Михайловичем еще один человек! – крикнул Кирилл. – Они пешком идут!

– А третий где же? – заволновался Белоконев. – Кто с ним: Юра или Дима?

– Отсюда не разберу! – откликнулся Кир.

Все спешно начали выпрыгивать из вертолета. В салон ворвался свежий промозглый воздух, и Дюмон, как самый теплолюбивый из присутствующих, тотчас недовольно заворчал, но пропустить встречу не захотел. С кряхтением, замотавшись шарфом аж по самые брови, он просунулся в люк и, поскользнувшись, кулем свалился в мокрый снег. Доберкур помог ему подняться на ноги.