– Это несчастный случай, – устало произнесла Патрисия. – Вина твоих сотрудников не меньше. Я не знаю, на кого работают Грач и Ишевич, может даже, на русскую мафию или на правительство, которое совсем не хочет тебе платить за важную находку, но если бы не подозрение, что «солнце» отнимут, мы не пошли бы на крайние меры.
Павел рыкнул и, схватив ее, прижал к стене, отозвавшейся металлическим гулом.
– К чертям собачьим «солнце», правительство и мафию! Моя жена преступница – вот что меня бесит! Я не понимаю, что мне делать: спасать тебя или твою репутацию? Я планировал защищать тебя от притеснений Доберкура, но вот спрашиваю себя: а может, ты вовсе не против, а? Может, мне заткнуться и не мешать вам крутить амуры за моей спиной?
– Какие амуры, Поль! Ты что несешь?
– Что он хочет от тебя? Признайся хоть раз в жизни: ты с ним спишь? С ним тоже?
– Нет! Но это сложно объяснить! Просто верь мне, пожалуйста! Я не изменяю тебе с ним! Это бред твоего воспаленного сознания.
– Тогда почему ты все время изворачиваешься?
– Если мне приходится изворачиваться, то исключительно в твоих интересах.
– Чего он хочет! – прошипел Павел, сжимая ее плечи так, чтобы на коже наверняка остались синяки. Ему хотелось причинить ей боль – не меньшую, что испытывал сам.
– Пусти! Ты делаешь мне больно!
– Отвечай, твою мать! Что от тебя нужно этому долбанному французишке?!
– Ключ! – сдалась Патрисия. – Ему нужен мой Ключ, без него артефакт практически бесполезен.
– Он что, не в состоянии найти или изготовить другой Ключ, на твоем свет клином сошелся?
– Ключ уникален. Раньше их было несколько, по числу устройств. Но в веках уцелел всего один.
– Дима Ишевич тоже охотится за Ключом?
– Возможно.
– Тогда сделай это достоянием гласности! Пусть все знают, какая ценность у тебя в руках. Если ты доверишься нам, мы сумеем тебя защитить!
– Как?
– Станем охранять днем и ночью. Пока ты кажешься людям врагом и бездушной стервой, они отказываются тебе помогать. Давай им все объясним. Покажи им Ключ, объясни, зачем мы здесь. И тогда Доберкур ничего не сможет сделать. Ни он, ни тем более Ишевич.
Патрисии было неудобно стоять в буквальном смысле слова припертой к стенке. Она попыталась высвободиться, но Паша мешал.
– Да отпусти же ты меня! Пожалуйста…
Он чуть отпрянул, ослабляя хватку, но окатил ее при этом таким взглядом, что у Патрисии побежали по спине мурашки. Она, наверное, впервые заглянула так глубоко в его душу, в болезненных спазмах корчащуюся на дне потемневших зрачков. Пат даже слегка испугалась.
– Поль, – усмиряя пробудившегося зверя, она осторожно провела рукой по скуле, заросшей колкой щетиной, в надежде, что тяжело дышащий мужчина расслабится, – ты такой самоотверженный. Ты борешься за нас даже в таких безнадежных условиях. Как ты мог подумать, что я променяю тебя на кого-то другого?
– Да потому что я люблю тебя! Люблю и ревную. Люблю и схожу с ума от отчаяния. Ты самое дорогое, что у меня есть! – он снова вдавил ее в металлическую перегородку.
Пат вскрикнула, не успев увернуться, а он жестко впился в ее рот.
– Но не здесь же... – едва получив возможность дышать, она отвернула лицо, упираясь руками ему в грудь. – Поль, здесь мертвое тело!
– Ты моя жена! У нас медовый месяц, мы обвенчались четыре дня назад! Я должен быть уверен в тебе, должен знать, что ты меня не предашь, как не предам тебя я!
На Павла и правда нашло какое-то умопомрачение, он целовал ее шею, щеки, расстегнул молнию на куртке и полез руками под свитер.
– Прекрати! – Патрисия отбивалась и в какой-то момент залепила ему звонкую пощечину.
Павла это отрезвило, хотя и не сразу. Он откачнулся, держась за горящую щеку, но в его глазах еще несколько мгновений плескался антрацитовый хаос. Жена смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова.
Паша усмехнулся, потер щеку и посмотрел на ладонь.
– А вот сейчас я тебе верю, Пат. Сейчас ты была вполне искренней, и знаешь, я почувствовал разницу.
– Всему есть время и место! Я вышла за тебя замуж, но не давала права хватать меня в грязной прихожей в шаге от разлагающегося мертвеца!
– А может, дело в том, что ты меня не любишь? И никогда не любила.
– Если ты не видишь разницы между любовью и насилием, то это твои проблемы! – Пат нервно вжикнула молнией и накинула на светлые волосы капюшон. – С дороги, Поль!
– Не так быстро! – он рванул ее капюшон, и ткань затрещала. – Не прячь от меня глаза, я хочу их видеть!
– Зачем?
– Мы начали с того, что тебе следует быть правдивой. Тема пока не закрыта.
– Чего еще тебе не хватило?
– Я уже все понял про твою истинную суть, – со злой, звенящей, как натянутая струна, горечью произнес Павел, – осталось понять, что за дьявольский артефакт толкает тебя на эти грязные сделки с совестью.
– Ты и так знаешь, что ставки очень высоки.
– Этого мало. Я требую нормального, подробного рассказа в присутствии остальных. Это касается нас всех, и если ты продолжишь изворачиваться и скрывать правду…
– То что? Продолжай уже!
Павел ничуть не смутился и не отвел горящего взгляда:
– Обещаю, что ты пожалеешь!
Патрисия устала. Устала бояться все новых и новых угроз, устала контролировать и управлять, лгать и помнить о том, как именно она солгала, чтобы ничего не перепутать в дальнейшем. Это была не ее жизнь, она никогда этого не хотела.
– Я скажу про Ключ и «солнце», все скажу, только оставь меня в покое, – произнесла она ровным голосом..
- Оставить тебя в покое?
- Да!
– Что ж, если такова твоя цена, то я покупаю, – ответил Павел и отступил в сторону, чтобы жена наконец-то могла сбежать, бросив его над давно остывшим трупом Симорского.
*
Ги Доберкур
Доберкур, стоявший некоторое время снаружи метеостанции и прекрасно слышавший финальный отрывок диалога, поскольку супруги ссорились громко, да еще большей частью по-французски, усмехнулся. Он неслышно отошел от стены, стараясь держаться подальше от тропинки, по которой бежала Патрисия. Заставить ее предъявить обществу Ключ показалось ему нелепой, но в целом полезной идеей. Он хотя бы увидит, что собой представляет этот загадочный пульт управления, а там уж дело за малым.
Проходя мимо забитых досками лабораторий, намереваясь осмотреть подъемник и лестницу к пещере, Ги замедлил шаг и вгляделся в переплетение теней. Оказалось, что за ним следили, но делали это настолько бесхитростно, что забыли про солнце, светящее в спину. Сейчас человек прижимался к стене лаборатории, и забавно топорщившаяся тень выдавала его с головой.
Резко повернувшись, Доберкур в один момент достиг здания и, завернув за угол, схватил за шкирку не успевшего удрать Кирилла.
– Маленький паршивец, – почти ласково произнес он, – шпионишь?
– Это вы шпионите, я видел, как вы подслушивали на метеостанции! А я просто гуляю.
– Больше не будешь гулять.
– Пустите! – Кирилл побледнел, но когда Доберкур притиснул его к лаборатории, надавив на шею локтем, начал краснеть и задыхаться.
– Что прикажешь с тобой делать? – задумчиво спросил француз. – Проще всего свернуть голову и сказать, что ты сам виноват – полез, куда не следует, споткнулся и очень неудачно упал.
– Вас поймают! – пропыхтел мальчик, силясь избавиться от хватки.
– Но тебе это уже не поможет.
– Что я вам сделал?
– Что ты про меня вчера Грачу наплел, ну? – Ги слегка отвел локоть. -–Отвечай, если жить хочешь! О чем вы говорили, когда Пат ушла на станцию?
– Ни о чем!
– Врать нехорошо.
– Я ничего не сказал! Он меня не слушал.
– Ты был настолько неубедителен?
– Он был настолько занят. Я вещи паковал, а потом пришел Артем, и я ему помогал. У него рука была сломана, и мы были вместе, пока он не исчез в дымке!
– А Грач где в это время был?
– С Аней в палатке. Мы с ними не виделись почти.
– И ты ни про меня, ни про Патрисию ничего им не рассказал?
– Нет!
– Ну, как хочешь, – грустно произнес Доберкур и вновь немного придушил паренька. – Шума от тебя много, а толку нет.