- Но это мама! Я даже не попрощалась с ней!
- Она бы не хотела, чтобы ты проявляла перед ней слабость.
После похорон Пат поднялась в комнату матери, где не была долгих десять лет. Внешне там ничего не изменилось: мебель прежняя, все вещи остались на своих местах. Она распахнула дверь в гардеробную: идеальный порядок, длинный ряд платьев, два ряда обуви всех расцветок. В детстве она мечтала, что когда-нибудь и у нее будет такая комната с бесконечными нарядами от модных европейских дизайнеров. И специальный комод для хранения бижутерии. И сейф в банке, где будут лежать ее драгоценности… Но сейчас все это показалось ей вздорным. Пустым. Бессмысленным. В скромной ученической келье пансиона Хальберштадта ей было теперь куда привычнее. Но и туда она больше не вернется, срок ее заточения иссяк..
В комнате матери, однако, что-то было неправильным. Отец скупо упомянул, что мама болела дома, однако лекарствами тут даже не пахло. Конечно, слуги все прибрали и проветрили, но разве от тяжкой ауры болезни и смерти возможно так быстро избавиться? Да и в гробу утопающее в цветах восковое лицо матери вовсе не казалось изможденным. Скорей удивленным, словно кто-то совершенно неожиданно для нее поставил ей мат в три хода. Пат обратила на это внимание сразу, но, ошарашенная свалившимся горем, не придала значения. А тут вдруг задумалась...
Всю последующую неделю она пыталась незаметно проводить дознание, и с каждым днем уверенность, что маму убила вовсе не пневмония, укреплялись. Когда Патрисия заикнулась о подозрениях отцу, тот повел себя не менее странно. Он не просто все отрицал и требовал прекратить заниматься глупостями, но и быстренько выставил ее из дома под предлогом продолжить образование в Париже.
Патрисия подчинилась. Она привыкла подчиняться, но от поисков истины не отказалась.
Зря. Лучше бы она этого не делала. Когда Пат сообразила, что именно ее настойчивые поиски привели к смерти нескольких надежных свидетелей, а гибель двух частных детективов не имеет отношения к бытовому преступлению и самоубийству, стало слишком поздно...
*
…После завтрака они неторопливо собрались, оставив большую часть вещей на хранение в отеле.
- Зачем ты берешь драгоценности? – спросил Паша, увидев, как жена пропихивает увесистую шкатулку в свой рюкзак. – Что за нелепая блажь? Ты словно в первый раз в походе. Возьми то, без чего нельзя обойтись.
- Я не доверяю местному персоналу, - кратко пояснила Патрисия. – Фамильные драгоценности очень дорогие, а шкатулка не утянет.
В нужный час они спустились по винтовой лестнице вниз, сдали ключи от номера, вышли наружу и сошли по широким ступеням к ожидающему транспорту. Еще по прибытии Громов арендовал для них огромный восьмиместный вездеход, куда они впятером теперь спокойно поместились.
- Сколько займет дорога до аэродрома? – спросил Павел у водителя.
- Минут десять.
- Хорошо. - Он вытянул вперед ноги и заложил руки за голову.
Вездеход трясло на неровной почве, и эта поза была явно неудобной, но Долгов не обращал ни на что внимания. Патрисия, не поворачиваясь, коснулась рукой его колена. Она волновалась. До часа икс оставалось совсем немного. А предыдущий путь был очень долгим..
*
...В следующий раз Пат увидела отца в Швеции, куда их пригласил Нобелевский комитет. Пригласили отца, а он пожелал видеть своей спутницей ее. К тому моменту Патрисия уже все знала: и о том, как умерла ее мать, и о том, кем на самом деле были ее родители, и даже о том, кем было суждено стать ей самой.
Встретив дочь на пороге своего роскошного номера в отеле, Франсуа Ласаль сказал:
- Ты похожа на нее, похожа на Гвен. Такая же красивая и умная. Я следил за твоими успехами и горжусь, что всего в жизни ты добилась сама, без моей помощи и подсказок.
- Ты хотя бы любил маму? – спросила Пат. Когда-то этот вопрос сильно ее занимал, но постепенно стало все равно. И все же она воспользовалась поводом, чтобы расспросить отца, ни на что особо не надеясь. Откровенность даже удивила ее, заставив недоверчиво поджать губы.
- Наверное, любил, - ответил отец. - Гвен была выбрана из сотни претенденток, как и я. На нас возлагалась особая миссия, и любовь была совсем не главным элементом. Но я, пожалуй, любил ее. Особенно в первые годы, пока не узнал, что всю жизнь она на самом деле хранила память о другом. После этого притворяться стало бессмысленно, и я ее отпустил. Ее и себя. Ты уже родилась, мы выполнили то, ради чего поженились. Я стал больше заниматься наукой, мне не надо было возвращаться домой и изображать счастливого отца семейства. Как видишь, это даже пошло всем на пользу. В некотором смысле меня бы не было тут, если б не Гвен.
- Ты собирался мне это рассказать?
- На твое совершеннолетие.
- Но мне уже двадцать пять! Кажется, ты сбился со счета.
- А разве ты не узнала уже все, что хотела? Еще после смерти матери ты принялась копать и накопала столько доказательств, что мне казалось, вопрос закрыт.
– Ты за мной следил.
– Не я лично. Поверь мне, девочка, за такие тайны, как наша, убивают. Но ты одна из нас, поэтому жива и успешна. Твое рождение было запланировано, как и то, что рано или поздно тебе откроют правду. Ты слегка поспешила, и некоторые из-за этой спешки пострадали, но итог, надеюсь, того стоил. Ты получила последний урок и, как вижу, окончательно примирилась со своим предназначением.
- Ты и правда в это веришь?
- Я верю в тебя, Пат. Ты грызла гранит науки, осваивала теорию антигравитации и все, что может помочь в работе с уникальным источником энергии. Все, как и должно было быть.
- Может, я в точности, как и ты, пряталась за физическими теориями, чтобы не смотреть правде в глаза.
- Это уже не важно. Нам обоим наше бегство принесло неплохие дивиденды. Нам лично и нашему общему делу. И если ты и впредь будешь делать успехи, то доживешь до глубокой старости в почете и благополучии.
«В отличие от мамы», - хотела добавить Патрисия, но промолчала. Гвен Ласаль допустила досадную ошибку, стоившую ей слишком дорого. Она думала, что исполнив долг и воспитав дочь, может быть свободной и строить дальнейшую жизнь по своему усмотрению. Но ее побег от всевидящего глаза не удался.
Пат было немного неприятно от того, как жестоко поступили с ее матерью, наказав за разглашение тайны, но она с недавних пор предпочитала учиться на чужих ошибках, а не на своих собственных. Свои ошибки воспринимаются больнее…
*
…Полет был долгим. Сначала самолетом до британской станции Холли, потом бросок на вертолете к Драконьему зубу.
Патрисия вертолеты не любила: грохочущие шаткие коконы, с тесными сидениями и пахнувшим керосином нутром. Всякий раз оказываясь в одном из таких – и не важно, в кресле ли пассажира или за штурвалом, она испытывала раздражение и неприязнь. Но умом она понимала, что лететь на вертолете надежнее, чем на самолете. Самолеты в Антарктиде частенько остаются на приколе из-за дождя, снега и неудачного направления ветра по отношению к взлетной полосе. А винтокрылые машины летают даже в капризную погоду и менее чувствительны к главному бичу ледяного континента – сильному ветру.
На станции Холли, выбранной Громовым в качестве промежуточного пункта, Долговым сообщили, что их груз, который следовал согласно всем правилам отдельно от пассажиров, частично доставлен в пункт назначения.
- То есть, как – частично? – не понял Павел.
- Один контейнер, - пояснил служащий. – Оставшееся вы можете забрать с собой прямо сейчас.
- Это каким же образом?! Без чего вы нас оставили: без палаток, без отопления, без еды? Это безобразие!
Начальник отдела снабжения остался невозмутим и предельно вежлив: клиенты должны понимать, что буквально через несколько часов небо над Антарктидой будет закрыто, и они за это ответственности не несут. В связи с чрезвычайным положением, у летчиков слишком много обязательств, пришлось перекроить весь график. Клиенты, пока полеты не приостановлены, в любой момент вольны распотрошить на складе свои контейнеры и пополнить ручную кладь в пределах установленной нормы. Иными словами, им не возбранялось захватить какой-нибудь ящик с консервами или спальный мешок, потому что большее их машина не поднимет – в их вертолете даже не был предусмотрен грузовой отсек.