*
Погода второго января выдалась ненастной. Ветер, налетевший еще с ночи, доставил массу неудобств, подняв в воздух мелкую песчаную взвесь. Видимость упала, и дышать стало тяжело. Путешественники постоянно кашляли и отворачивали лица, стараясь, чтобы в глаза не попал песок.
Громов первым добрался до вертолета, преодолел крутой трап и с усилием откатил дверь в сторону.
– Как метеосводка? – поинтересовался он, поднимаясь в кабину пилотов.
Саня Петрушецкий уже давно был на ногах и сейчас только-только закончил разговор с базой.
– Все нормально, Громыч, выше минимума, – он встал с кресла, чтобы поздороваться. – После завтрака выдвигаться будем.
Через сорок минут вертолет был готов к вылету.
– Ну, с богом, ребята! – Петрушецкий и Подгудный попрощались со своими пассажирами и полезли внутрь.
Юра и Дима отошли подальше, чтобы поднявшийся от винтов вихрь окончательно не запорошил им глаза. Супервертолет легко оторвался от земли и немного покачался для проверки управления. Потом пилот развернул машину правым боком к ветру и поддал газу на левый двигатель, чтобы уравновесить давление. Вертолет слегка накренился носом вниз и, точно бодливый бык, двинулся вперед, набирая высоту.
– Чем займемся? – поинтересовался Дмитрий у Юры, признавая за ним главного. – Палаткой или?
– Сначала палаткой, – сказал Громов. – А после пойдем на станцию.
Так они и поступили. Поставили свой «королевский ангар», как окрестил его Ишевич, и распотрошили контейнер Белоконева, решив и ему помочь с лагерем. В контейнере обнаружились, кроме двух палаток, три бочки с топливом для генератора, сам генератор, квадроцикл и три ящика с консервами и водой.
– Не густо, – заключил Громов. – Но с другой стороны, зачем ему много вещей?
Они с Димой поставили палатки Белоконева неподалеку от своих, завезли на квадроцикле в одну из них генератор и продукты, и, немного полюбовавшись на дело рук своих, отправились пешком в сторону заброшенной станции Надежда. Разделяющие их полтора километра они преодолели минут за двадцать.
По пути их внимание, конечно, привлекала ржавеющая техника. Смотреть на рассыпающиеся машины было больно и странно. Трактор и грузовик стояли под навесом, на грузовике даже сохранился брезент, укрывавший мотор и лобовое стекло от непогоды. Но другой трактор и машинный кран, несмотря на наличие свободных мест на стоянке, были брошены под открытым небом. Кран стоял возле недостроенного домика, который частично завалился на бок. Рядом валялись строительные материалы, лопаты, прогнившие корыта, пустые бочки и прочий хлам.
– Мне кажется, они планировали сюда вернуться, – сказал Громов. – Не похоже, что станцию ставили на консервацию.
– Что-то заставило их срочно все бросить. Среди полярников никаких слухов о Надежде не ходило? – спросил Ишевич.
Юра покачал головой:
– Я даже не знал о ее существовании.
Осмотрели мужчины и самолет, навеки застывший в конце посадочной полосы. Им показалось, что некогда он совершил аварийную посадку: шасси обломаны, винты на моторе погнуты, но за давностью лет понять, какие повреждения были получены сразу, а какие впоследствии, от местных ураганов, уже не представлялось возможным.
– Авиакатастрофа, точно тебе говорю! – настаивал Дмитрий. – Если бы самолет просто пришел в негодность за минувшие годы, он был бы развернут носом в противоположном направлении, как бы стоящим на старте. Или бы его откатили в сторону, чтобы не мешал. Сейчас же он блокирует полосу.
Громов пожал плечами.
– Был у нас случай во время зимовки, – припомнил он. – Мы использовали похожие самолетики Ан-2, и из-за малой нагрузки на крыло любой мало-мальский порыв ветра постоянно уносил их за тридевять земель. Никакие тросы не спасали. Раздавались предложения разбирать их на детали перед каждым штормовым предупреждением, потому что очень жалко технику, но, как понимаешь, подобные трюки из области фантастики, поэтому продолжали швартовать. И вот однажды после сильной бури один самолет исчез. Искали его и в бинокль, и на вертолетах вылетали – наконец нашли за десять километров и совершенно разбитым: без одного крыла, без шасси, фонарь побился. Отремонтировать можно только на заводе. Пришлось там и бросить.
– Хочешь сказать, самолет вынесло на полосу уже после?
– Ветра здесь буйные.
Громов и Ишевич, оставив покореженный самолет, зашагали к видневшимся под нависшей скалой бытовкам, или, как их называли полярники – балкам. Они были одноэтажные, с рядом мелких одинаковых окошек, снаружи обшитые кое-где железом, а кое-где фанерными листами, ныне полинявшими и рассохшимися. На крышах торчали узкие металлические трубы. Под козырьком ближайшего балка, полускрытая тенью крыши, вилась едва читаемая надпись: «Советская сезонная геологическая база Надежда», а на двери была прибита резная доска с приглашением: «Добро пожаловать в нашу кают-компанию»
– Как думаешь, где они хранили запасные ключи?
– В Антарктиде дома не запирают, – сказал Громов.
– Даже при консервации?
– Даже так. Мало ли кому закрытая станция может жизнь спасти.
– Тогда, зайдем?
Юра сначала заглянул в мутное окно, приставив руки по бокам, но видно было плохо, и он дал Диме отмашку. Тот повернул обычный деревянный засов вверх, и дверь сама со скрипом распахнулась.
Ишевич вошел, на ходу извлекая из кармана куртки фонарик, однако он не понадобился – света сквозь немытые стекла падало хоть и мало, но достаточно, чтобы не переломать ноги и не наткнуться на мебель. Юра поспешил следом, и взору его открылась на удивление мирная картина.
Кают-компания была оставлена полярниками чистой и убранной. За годы, разумеется, пыли скопилось немало, ноги оставляли глубокие следы на деревянном полу, однако вещи чинно стояли на местах, шкафы были плотно закрыты, стол пуст, посуда убрана на полки. В углу на обычных гвоздях висели древние бушлаты и куртки, внизу безукоризненно выстроились сапоги. На двухъярусной кровати поверх голубенького покрывала лежала гитара, увенчанная пышным капроновым бантом. Бант за годы, кажется, ничуть не потерял ни красок, ни жесткости.
Они не рискнули даже прикоснуться к дверцам шкафов или перебрать книги на полках. Просто постояли, осмотрелись и двинулись к выходу, надеясь, что постанывающие половые доски благополучно выдержат их вес и не подломятся.
– Откуда у них столько дерева? – дивился Ишевич, прикрывая входную дверь. – Неужто с собой привезли?
– Деревья в Антарктиде не растут, – справедливо отметил Громов, – значит, вариантов нет.
Они обошли все постройки. Один из сараюшек оказался дизельной электростанцией – внутри до сих пор пахло соляркой и стояли бочки (судя по весу, полные). Сбоку сарая зачем-то был пристроен навес с углем. Некогда уголь был упакован в мешки, но они истлели, и черная пыль густо усыпала всю площадку между балком и скалой. Она въелась даже в деревянную обшивку соседнего склада, доверху набитого разномастными консервными банками.
Но больше всего незваных гостей потряс спальный дом. Это был длинный балок на семь окон, разгороженный приземистой ширмой на две части. В первой, большой комнате стояли ряды все тех же двухъярусных железных кроватей, а в меньшей комнатушке, освещенной всего одним окошком, приткнулся грубый стол со стульями, дощатый комод и белый стеклянный шкафчик, какие раньше ставили в поликлиниках и амбулаториях. Его прозрачные полки ломились от пузырьков, склянок, тюбиков и коробочек с явным медицинским содержимым.
Юра не удержался, открыл дверцу и изучил этикетки на банках.
– Поразительно, – пробормотал он, – там продуктовый склад до краев полный, тут вся аптечка цела, они абсолютно ничего не вывезли. НЗ в таком количестве не оставляют.
– Ты сюда посмотри, – позвал Дима.
Ишевич застыл перед распахнутой прикроватной тумбочкой, в которой лежали чьи-то нательные вещи. Юра подошел, окинул взглядом черно-белые фотокарточки, прикнопленные на стенах. С одной фотографии улыбалась красивая женщина в сарафане, на другой мальчик лет двенадцати обнимал лохматую собаку…