И диалог, судя по всему, принимал неожиданный для нее поворот.
- Что? – баронесса склонила голову, прислушиваясь к чему-то. Медленно, ее лицо из блаженного становилось удивленным, потом обозленным. – Нет! Нет, мы так не договаривались! Нет, кто угодно, но только не он, он мне нужен! – еще одна неслышная Жене реплика, и она в испуге распахнула глаза, неверяще повторив:
- Что? Меня? Нет!
Преграда, в которую упирался Женя, дрогнула и словно взорвалась, отшвырнув его на пол. Краем глаза он успел заметить, что рядом с Императором стояли несколько дворцовых стражников, оберегая правителя. Страт все так же лежал, судорожно дыша, но все же дыша! И совсем неподалеку от напарника яростно дрался Крит, который переживал схожую битву и в душе – ему хотелось быть рядом со Стратом, облегчить его страдания, но покинуть сражение он не мог.
Женя встал на ноги и покачнулся, в ушах звенело, голова кружилась. На шатающихся ногах он доковылял до баронессы, одновременно с Советником, который так же с решительном видом встал возле главной зачинщицы.
Виолетта лежала на полу в ворохе своих пышных юбок, которые сейчас были закопченными и все в прорехах. Она была жива и стонала, как показалось Жене, от боли. Лишь прислушавшись, он понял, что она тихо смеется.
Женщина подняла на них взгляд.
- Почему? – спросила она жалобным тоном, будто обращалась ко всем божествам этого мира. – Почему так получилось? Я всего лишь хотела…
Брат Императора удобнее перехватил меч, целясь ей в сердце. Взгляд Виолетты упал на Женю, и лицо ее мгновенно исказилось.
- Я всего лишь хотела, чтобы вы все сдохли! - взвизгнула она внезапно, выбрасывая вперед руку со скрюченными пальцами, стремясь схватить Женю. Но не дотянулась.
Лицо Советника оставалось непроницаемым, когда он произнес:
- Нет. Подыхать сейчас твоя очередь.
Женя зажмурился, чтобы не видеть, как меч с хлюпаньем вонзается в грудь женщины, которую не спасли ни слуги, ни ее магия, ни даже демоны, с помощью которых она лелеяла надежды захватить мир.
- Все? – спросил Женя, приоткрывая один глаз.
- Все? – переспросил Советник, красноречиво оглядываясь вокруг себя.
Раненые вперемешку с убитыми, слишком много и тех, и других. В пылу сражения Женя даже не заметил, как на самом деле много было врагов. Он видел, как Темпус, снимая шлем, подходит к Императору, почтительно склонив голову. Как Данис быстро ощупывает Альфи в поисках ран, а тот смеется, потому что щекотно. Как Крит, склонившись над Стратом, приподнимает его голову и что-то шепчет на ухо, пока другие Пасынки на скорую руку сооружают носилки из подручных средств.
Разруха, кровь и смерть, вот и все, казалось бы, чем закончилась эта история.
- Да, пока что – это все, - подтвердил Советник и, убрав меч в ножны, направился к своему брату.
========== 133. Из огня да в полымя. ==========
Да, это был конец. Раненых разместили прямо в главном зале. Между ними сновали целители и слуги, расхаживал сам Император, с устранением главной угрозы своему трону уже официально вернувший себе бразды правления. Молина Женя видел лишь мельком, жрец быстро куда-то ушел, при этом выглядел таким деловым, что никому даже в голову не пришла мысль спросить, куда это он торопится. Впрочем, Женя быстро забыл про него. Как-то уже не оставалось сомнений, что тот не может быть в чем-то замешан.
Еще на поклон к правителю явился глава гильдии магов – видно, беспокоился, как бы всех их не разогнали к чертям собачьим, уже ни для кого не было секретом, что Виолетта была одной из них.
Почти падая от усталости с ног, Женя притулился где-то в уголку, где ему перевязали рану на руке, пустяковую, но спорить у него не было сил.
Постепенно зал опустел. Легкораненые ушли на своих двоих, тех, кому было необходимое серьезное лечение, унесли на носилках. Середнячки ждали своей очереди, когда до них дойдет дело.
- Заставил же ты нас всех понервничать, - раздался над ухом голос. Женя, который уже успел задремать, приоткрыл один глаз. Присев рядом, Рэндал ухмыльнулся.
- А уж сам-то я как понервничал, - признался парень.
- Охотно верю. Но ты опять всех обвел вокруг пальца. И заговорщиков, и нас, - маг кивком указал на Темпуса, о чем-то переговаривающегося с Советником.
- Я вдруг вспомнил, - встрепенулся Женя. – А у Императора и его брата вообще есть имена? Настоящие, человеческие.
- Конечно, - удивился Рэндал. – Императора зовут Родрик. А Советника – Аезон.
- Язон? – переспросил Евгений, хихикнув. – Тот самый? Ну да, с баранами ему по долгу службы точно общаться приходится.
Рэндал непонимающе на него посмотрел и на всякий случай сделал знак лекарю подойти.
- Да все в порядке у меня с головой, - заметил его движение Женя. – Я просто так… шучу. Да, глупо. А что, вы еще не привыкли?
- К тебе привыкнуть невозможно, - хмыкнул тот. – Даже интересно, чем это все закончится – сведешь ты Страта и Крита с ума, или они тебя все-таки перевоспитают?
- Что, а при чем тут они? – подозрительно прищурился парень.
Рэндал хмыкнул и похлопал его по плечу, поднимаясь.
- Ты поправляйся, главное. Отдохни хорошенько.
- Так что же, - крикнул Женя ему в спину. – Все-таки, все закончилось?
- Похоже на то, - ответил ему маг. – По крайней мере, я на это надеюсь.
***
Крит похлопотал, чтобы его напарнику выделили отдельную комнату прямо во дворце. Не царские хоромы, конечно, но там было светло и чисто. Женя, все еще чувствуя свою вину, увязался с ним – Крит не возражал, наверное, впервые в жизни.
Рана Страта оказалась серьезной, но жизни не угрожала. Он все время спал, погрузившись в целительное – так утверждал королевский лекарь – забытье. Женя, сам себя назначив на круглосуточное дежурство, сидел у окна, слонялся по комнате без дела, прислушиваясь к дыханию Пасынка. Иногда к ним забегал Альфи, передавая последние новости, коих было не много.
Ночами приходил Крит. Замученный, с залегшими под глазами тенями и двухдневной щетиной. Садился рядом с Женей у постели Страта, брал руку напарника в свои ладони, и сидел. Иногда засыпал прямо на стуле. Но утром всегда – уходил. Они почти не разговаривали, Женя не знал, почему. Если уж он был настолько ему противен, если он винил его за то, что случилось с его напарником, тогда почему не прогнал? Почему позволял быть рядом, и даже не одергивал парня, когда тот, задремав посреди ночи, ронял голову ему на плечо?
Слишком много вопросов. Иногда Жене казалось, что Ашкелон выразил его собственные тайные подозрения – слишком много он «кудахчет», да сопли размазывает на ровном месте, кому такой нужен? Вон Крит воин так воин, по его сдержанному лицу и не скажешь, что он за напарника переживает.
Однажды утром, когда Женя сидел на кровати, а голова Страта лежала на его коленях, он смотрел в его лицо и вдруг понял. Понял то, что ему твердили столько раз, а он не был готов понять. Про то, что напарник – это ответственность. Про боль утраты, про то, что лучше уж быть в одиночестве, чем снова обрести родную душу – лишь для того, чтобы снова все потерять.
А еще про то, что потом обязательно найдется кто-то другой, кто хоть на какое-то время заставит эту боль утихнуть. Но Женя не хотел никакого «другого»! Ему нужен был Страт, живым, с вечной усмешкой в голубых глазах, большой и надежный. Он хотел видеть Крита, стоящим рядом со своим полностью здоровым напарником, пусть спорящим с ним, или, наоборот, вполголоса переговаривающегося о чем-то, что должно было остаться только между ними двоими. И дело даже не в том, есть ли здесь место для кого-то третьего. Эта пара казалась чем-то вечным, чем-то, на чем держится весь мир.
Женя всхлипнул. На глаза навернулись слезы. Ему нужно было что-то бодрящее и жизнеутверждающее, выговор от Крита, произнесенный с презрительным выражением лица, был бы кстати. Но Крит ушел. А он, Женя остался один на один со своими страхами.