— Понятыми?
— Да нам без разницы.
Хлипкая старая дверь долго не сопротивлялась. Фельдшер сделал приглашающий жест Артёму. За ними любопытным хвостом прошмыгнула Светка.
— Да уж, — хмыкнул вошедший первым гражданский, — отошли.
В большой комнате Артёму открылась удручающая картина. Все, что могло упасть, оказалось переломано и сверху засыпано осколками стекла, влетевшими внутрь комнаты: окна Николаичей выходили как раз в сторону центра. А посередине, на стареньком диване лежали под одеялом два тела. То, что дальше от окна, — пожилого мужчины. Он лежал на спине, белое почти под цвет подушки лицо излучало спокойствие. Только на лбу, ближе к правому виску, виднелся след от удара. На полу, как раз у изголовья, валялся макет атомной подводной лодки на тяжелой мраморной подставке. По мрамору змеилась золотом надпись: «Капитану первого ранга Георгадзе М. Н. от экипажа». Рядом труп пожилой женщины. Она пострадала больше, поскольку оказалась придавлена большим шифоньером.
— Дед явно сразу кончился, а вот бабка теплая, — констатировал гражданский, осмотрев стариков. — Его, видимо, при взрыве этой дурой огрело, он и отошел. А старуха просто не смогла сама выбраться из-под обломков. Ладно, смотреть больше не на что, Алексеич, засылай бригаду, надо жмуриков вынести, пока не запахли.
— Они не жмурики!
Все обернулись. Светка стояла, обняв себя руками, с побледневшим лицом и трясущимися губами.
— Извините, девушка, но такая у нас работа, — виновато проговорил фельдшер, — знаете, какая это по счету квартира только за сегодня? Лучше не знать. Поневоле очерствеешь.
— Простите, — Артёма разобрало любопытство, — а это чье распоряжение, нового комитета?
— Какой еще комитет? — удивился гражданский, пожав плечами. — Нет, стандартный регламент при подобной ЧС, чтоб исключить эпидемию. Вы же не хотите жить по соседству с разлагающимися покойниками? Лучше скажите, у них родственники есть? С кем потом связаться?
— У меня телефон их сына записан.
— Телефон? Хм, ну понятно, давайте хотя бы его. А сейчас пойдемте, — и он сделал приглашающий жест.
Над диваном в рамке висела фотография: молодой военный моряк держит под руку девушку в белом платье. Снизу подпись: «Вместе до самой смерти».
Потом пришлось долго успокаивать Светку. Она, проводившая дома больше времени, иногда заходила к старикам по-соседски. И, конечно, привязалась. Жгла мысль, что пока они завтракали и обедали, что-то обсуждали, вообще — жили простой обывательской жизнью, за тонкой стенкой умирал пожилой человек. Умирал медленно, придавленный тяжелым шкафом, не имея возможности освободиться, дотянуться до лекарств. Артём мягко уговаривал успокоиться, объяснял, что сейчас тысячи стариков, и не только стариков, а молодых, здоровых людей могут умирать вот так в своих квартирах — без помощи, без надежды; под завалами, которые некому разгребать; от сердечных приступов, — потому что вызвать скорую некому да и не приедет она. Что младенец соседей тоже под большим вопросом, поскольку у Саниной жены нет молока, а смогут ли они готовить смесь в достаточных количествах? И что делать, когда она кончится?
Не помогало. Слезы после успокоительного кончились, оставив две дорожки на щеках, но эти глаза! И еще Светку колотило. Натурально, крупной дрожью, как в ознобе. Она сидела в углу, там, где раньше была их постель, обняв колени и уткнувшись в них подбородком. Артём пристроился рядом, обнял, гладил по спине и голове, то упрашивал, то пытался шутить. Светка отвечала односложно, дескать, все хорошо, и смотрела при этом полными боли глазами, не переставая трястись. Подождал минут пять. Потом десять. Светку не отпускало. Где-то у него была небольшая пластиковая бутылка с медицинским спиртом, дернулся было поискать, но потом задумался: можно ли спирт смешивать с успокоительным?
— Тёмочка, все в порядке, не беспокойся, пожалуйста, я сейчас посижу еще немного, и мы пойдем.
Да лучше бы она ревела! Бесплодные попытки успокоить супругу начали раздражать Артёма. Накопленное напряжение давало себя знать, и, столкнувшись с ситуацией, в которой оказался бессилен, он стал злиться. На себя за то, что не знает, как помочь жене, а еще за то, что никак не может решиться. На окружающих, теряющих человеческий облик, готовых рвать друг друга, лишь бы еще хоть на день вернуть привычное. На их тупость и нежелание видеть дальше своего носа. И даже на жену. А ведь он ни разу в жизни на нее голоса не повысил! Но если она будет так переживать по поводу каждого погибшего пенсионера, они никогда не выберутся из этого района, готового скатиться в ад гражданской войны за выживание.