– Пойду послушаю, что говорят, – сказал он.
– Давай.
– Успехов.
– Будем надеяться.
– Пока.
Он сделал шагов пять и пропал из виду. Это особый талант: уметь затеряться мгновенно и даже не в толпе – просто среди прохожих на тротуаре. Ну, а здесь… Море голов замедленно, осторожно растекалось по площади, и белая тонкая часовня, поставленная здесь в память о поруганных святынях, поднималась из моря одиноким утесом. Я долго смотрел на все это – до ломоты в переносице. Потом вырулил на полосу и поехал прямо. Было светло, сухо, чисто, но почему-то хотелось включить то ли дворники, то ли фары.
Год 2002. Михаил
26.04. г. 15 час.
Константинополь. Университет.
На выходе меня перехватил Петька Млечный. Он был весь как не слишком дружеский шарж на примерного студента: косо сидящие круглые очки, торчащие уши, галстук на боку, противокислотные нарукавники (хотя занимался Петр Валерьевич отнюдь не химией, а историей). В свое время я для него добывал посредством раухера в закрытых библиотеках необходимые материалы.
– Миш, можно тебя? – робко.
Зойка на такое обычно отвечает: «Можно, только не здесь». Я посмотрел вдаль. «Оппель» стоял пока еще пустой.
– Whot`s that so black agin the sun? – на всякий случай поинтересовался я.
Он вздохнул. К языкам он не имел ни малейшей способности. В отличие от меня он и родился в Константинополе (то есть, наверное, в Стамбуле?), но ни турецкого, ни немецкого, ни греческого не знал абсолютно. И русским он овладевал с трудом, как бы в чем сомневаясь. Когда родители разобрались, что мальчика надо не учить, а лечить, было уже поздно. Пароход ушел. Я не понимаю, как же так: вот рука, а называется по-разному, жаловался он. Не должно так быть… При всем при том память у него была феноменальная.
– Миш, тут такое дело… помнишь, мы как-то о всяких случайностях в истории рассуждали? Давно еще.
– Кажется, помню, – пожал я плечами. – А что?
– Ты мне еще программу составлял… ну, для поисков…
– Это помню.
– Вот посмотри… я тут обработал кое-что… – он подал мне кассету для раухера. – Может быть… ну… интересно покажется…
Я взял. Покрутил в пальцах.
– Видишь ли, друг мой… Я сейчас не дома живу. Смотреть не на чем.
– Почему не дома? – в ужасе прошептал Петька.
– Да ничего особенного. Опять с маман поругался. Переселился на лодку. Но раухера там нет. Обычная история. Сапожник без сапог.
– А хочешь, я тебе свой дам? – с готовностью предложил Петька. – Альбом. На всю неделю. Хочешь?
– Тебе так надо, чтобы я это прочитал?
Петька кивнул:
– И если что-то непонятно будет – звони.
Из внутреннего кармана пиджачка он вытащил альбом: мощный, дорогой, фирмы «Идеал». В чехле тисненой кожи.
– Дня три тебе хватит?
– А там много?
– Нет, совсем нет. Двенадцать таблиц.
– Ладно, давай… – я сгреб раухер, кассету, сунул их в сумку… но уйти не успел.
– Хорошо, что я тебя увидел, Михаил, – строго сказал, подходя, Стас Тхоржевский. – И тебя, Петр. Сегодня в девять собрание общества, и вас обоих я прошу быть обязательно.
Стас тоже являет собой шарж – на выпускника курсов «Юный вождь». То есть если бы курсы такие, конечно, были. Он высок, широкоплеч, белокур, у него открытое честное лицо, которое ничуть не меняется, когда он откровенно врет. Костюмы он носит с явным милитарным акцентом. Вокруг него постоянно крутятся пять-шесть ребят помельче. На моей памяти он был скаутским орлом и капитаном сборной по гребле. Теперь он председатель монархического общества.
– В девять у меня уже назначено, – сказал я.
– Ты уже пропустил одно собрание, Михаил, и тебе следовало бы…
– Стас, – сказал я. – К идеям монархизма я индифферентен. Я принимаю его только с эстетической точки зрения. Принимаю, не более. Так что на всех этих собраниях мне делать будто бы нечего…
Он хитро ухмыльнулся, и это на полсекунды вернуло его официальному лицу нормальное человеческое выражение.
– Сегодня нашим гостем будет сам наследник, – сказал Стас. – Он приехал.
– О-о?
Ну, что тут еще скажешь? Любопытство – оно, конечно, порок… хотя и не преследуется по закону… если не переходит разумные пределы…