Я помню свои ощущения — какой-то холодный ком в животе стоял все то время, что я смотрел новости и опять искал информацию в Интернете. Уже к вечеру степным пожаром разнеслась новость — это вакцина. Непроверенная новая вакцина, которая разошлась уже по всему миру. Среди ночи появилось еще одно заявление Бреммера, которое иначе и назвать было нельзя как «Будьте вы прокляты», в котором он обращался к правительствам и ООН.
Ночью пришло сообщение от Рэя:
«Мы отплываем на Кюрасао». И все. Отослано с мобильного телефона. Думаю, что отсылал он его откуда-то в спешке. На мой вопрос он уже не ответил, был оффлайн.
Днем я несколько раз слышал стрельбу, а крики доносились с берега постоянно. Я вытащил из тайника еще и дробовик, выложил его на стол, а с пистолетом больше вообще не расставался.
Ближе к вечеру, часов в пять, на причал вышли двое: рослый пожарный с короткой черной бородой, со звоном волочащий за собой по асфальту пожарный топор, и какой-то мелкий парнишка лет семнадцати, который нес обломанную острую палку. Его лицо было измазано кровью, словно он жрал мясо, как собака, в крови же были и руки, по самый локоть. Пожарный прихрамывал. Я помню, что услышал их дыхание — тяжелое, с присвистом и сипом, частое, как у собаки на жаре.
— Гадство, — сказал я, схватив дробовик и поднимаясь из рубки на палубу.
— Ты что, с ума сошел? — Жена смотрела на меня, не веря своим глазам.
— Пугану, если сунутся, — сказал я, не веря уже самому себе.
Пугануть не получится. Достаточно посмотреть на их лица — злобные и совершенно, абсолютно безумные. Я это вижу. Таких только валить, если кинутся.
Нас увидели. Не знаю, что занесло их на этот пирс, но увидели нас они только сейчас. Подросток присел, словно желая стартовать с низкого старта, худое его лицо странно перекосилось, окровавленный рот открылся, и он заорал. В крике ничего человеческого не было, это уже был вой животного, увидевшего добычу и жаждущего убийства.
Они бросились вперед разом, оба, каждый занося свое оружие для удара.
— Стреляй! — закричала жена за спиной, но уж об этом напоминать мне точно не требовалось.
Дробовик гавкнул раз, ударив в плечо, порция картечи попала подростку в низ груди, заставив согнуться пополам. Скользнуло назад и вперед цевье, выбрасывая гильзу и загоняя в ствол следующий патрон. Пожарный бросился не по прямой, а побежал по дуге, занося топор для удара и глядя в глаза мне, и словно льдом осыпало — такой концентрированной злобы и ярости я никогда в своей жизни не видел. Мне просто стало страшно. Вот теперь стало страшно по-настоящему, до усрачки.
Его маневр и, главное, взгляд, сбили прицел, второй мой выстрел прошел мимо, а через секунду он уже подбежал к краю причала и прыгнул к нам на корму. И наткнулся на удар прикладом дробовика в грудь, отбросивший его назад. Он завалился, зацепившись каблуком тяжелого ботинка за край борта, затем ударился затылком о причал и упал в воду, с брызгами и все тем же истошным криком. И я, перегнувшись через борт, выстрелил в него снова, почти в упор. Плеснуло, воду окрасило кровью, а затем он исчез под водой и больше уже не всплывал. Затем я снова выстрелил в подростка, который корчился на причале. Он затих.
— Что это? — Голос жены был тихим и совсем потерянным.
— То, о чем говорят. Вакцина, — ответил я, перезаряжая ружье.
— И что делать?
— То же, что пока и делали. Только от причала уйти надо. На якорь. Чтобы до нас было не допрыгнуть. Ярек, — повернулся я к сыну, статуей замершему на выходе из рубки, — заводи двигатель. Слышишь? — Он вроде кивнул, медленно, словно преодолевая ступор. — Заводи. Нечего нам здесь стоять. И хорошо, что Сашка в каюте. Хотя бы она не видела.
На наши выстрелы никто не пришел и не приехал. Труп подростка так и остался лежать на причале. Мы отошли от причала метров на двадцать и сбросили якорь, остановившись почти у самого выхода из порта. Здесь до нас точно не допрыгнешь. Правда, психанутый полицейский еще и стрелял, так что лучше и выстрелов опасаться.
Скука исчезла, она сменилась беспокойством и откровенным, тяжелым, давящим страхом. К утру, когда мы подошли обратно к причалу, чтобы подсоединиться к электричеству и зарядить все, что можно зарядить на борту, отрубился Интернет. Только что работал, а тут раз — и отключился. Вместе с мобильной связью, которая у нас была от того же провайдера. Телевизор продолжал что-то принимать, но все, что можно было видеть — уже неновые съемки врачей с вакциной, портреты пойманных террористов, все в записи и без комментариев — и никаких настоящих новостей. Электричество хотя бы не отключилось. И радио, радио еще осталось, некоторые станции продолжали вещать. Нет, никто не говорил, как спасаться и куда эвакуироваться, они просто рассказывали о том, что люди сходят с ума и бросаются на других людей. Больше им нечего было сказать, потому что в первую очередь свихнулись те, кто и должен был спасать остальных.