— Постой, Матэо, но разве можно так просто уйти? — теперь уже вмешался Руслан. Он все еще не верил в то, что некое создание с другой планеты снова вмешалось в сражение и спасло им жизни. — Может, надо поговорить с ним? Может…
— Эй, там, кажись, Лесков! — внезапно перебил его Иван, разглядев в тумане черную фигуру со шлемом на голове.
— Фостер! — с улыбкой поправил его Ханс. В тот же миг наемник налетел на невидимый купол, после чего красноречиво постучал по нему кулаком. — Я не чувствую в его энергетике угрозы. Кажется, он пришел, чтобы помочь.
— Он и помочь? — рассеянно переспросил Кристоф. — По—моему, эти слова вообще не сочетаются.
Однако он все же приподнял купол и позволил Эрику приблизиться. Запыхавшийся от быстрого бега, Фостер снял с себя шлем, подставляя разгоряченное лицо прохладному воздуху, после чего произнес:
— Что уставились? Валим отсюда!
— Ты откуда здесь взялся? — спросил Руслан.
— Меня больше интересует, откуда здесь взялся кайрам? — перебил его Бехтерев. — Он теперь с нами воюет? Или снова улетит, и потом ищи—свищи? Надо поговорить с ним, чтобы вместе защитить Спасскую.
— Что, поймаешь его в сачок? — хохотнул Фостер. — Без тебя договорятся, тоже мне, птица—говорун… Идем отсюда, пока еще какое—нибудь дерьмо не набежало…
Больше уговаривать не пришлось. Измученные солдаты последовали за Эриком, не задавая лишних вопросов и не задумываясь над тем, как наладить контакт с кайрамом. Было бы откровенным безумием — остаться на поверхности и пытаться докричаться до этого создания, чтобы тот спустился к ним «пообщаться». Да и на каком языке общаются «чистокровные»?
— А откуда здесь взялся ты? — Руслан все же повторил свой вопрос, обратившись к Фостеру, когда они уже дошли до поезда и забрались в вагон.
— Я? — деланно удивился Фостер. — Да так. Барон попросил меня вытащить нескольких «геро—йотов» из задницы, в которую они провалились, и я не сумел ему отказать. Не каждый день Ленин выходит из мавзолея и.
— «Геро—йотов»? — угрожающе переспросил Одноглазый.
— Ну или как там по—русски называют отважных людей? — Эрик осклабился. Наверное, впервые он показался присутствующим таким довольным.
— Героями, — уже миролюбивее поправил его Руслан. — А этот кайрам? Он сам прилетел, или его позвали?
— Его позвали, — отозвался Фостер и снова усмехнулся. Он чувствовал на себе встревоженные взгляды своих спутников: они все еще не могли поверить в свое неожиданное спасение и теперь опасались, как бы чистокровный снова не исчез надолго.
Что касается «чистокровного», то он с легкостью сжег добрую сотню «ликвидаторов», после чего опустился на крышу здания «Зингеръ» и огляделся по сторонам. Над Невским стоял туман из—за испарившегося снега, но даже сквозь него были заметны изуродованные пламенем машины «процветающих». Их пули не могли пробить прочную чешую и поэтому не наносили вреда. И сейчас, когда в городе воцарилась тишина, «чистокровный» наконец осознал, что настоящая война еще только начинается.
Глава IV
Накрывшись снежным одеялом, Петербург спал. В нем наконец воцарилась та самая тишина, которую украли вражеские роботы, чтобы изрешетить ее своими выстрелами. Теперь же нарушители спокойствия представляли собой бесформенную массу, а зима, словно любящая мать, прижала город к своей груди, убаюкивая бархатистой метелью.
Дмитрий толком и не заметил, как пошел снег. Он летал над центром Петербурга, выискивая вражеские машины, словно они поменялись ролями: теперь он был — «ликвидатором», а роботы — «мусором». Приставку «био» в данном случае можно отбросить. Эти консервные банки не имели ничего общего с природой, разве только с человеком — такие же безжалостные, ограниченные и пустые.
Однако Лесков все же солгал бы, сказав, что поднялся в небо еще раз только потому, что хотел истребить побольше машин. Покидая крышу здания «Зингеръ», он в первую очередь подался желанию снова испытать ощущение полета. Почувствовать, как бьется ветер под сводами крыльев, как пахнет свобода. Это был момент эйфории, который нельзя описать словами — только прожить самому.
И в то же время тут была какая—то злая ирония. Потеряв женщину, которую он любил, прежний Дмитрий умер, чтобы затем переродиться в совершенное иное создание. Его прошлое, словно тяжелый камень, осталось где—то на земле, а здесь. Здесь существовало только небо. Вечное, первозданное, не имеющее границ.
Ощущение эйфории рассеялось лишь тогда, когда Лесков почувствовал, что его сердцебиение теряет прежнюю силу. Он с трудом успел добраться до Невского, когда начал слабеть. И точно так же, как на Калифорнийском полуострове, вместо изящного приземления Дмитрий неуклюже прокатился по шоссе, подминая под себя несколько автомобилей. Как выяснилось, пребывать в истинной форме на земле оказалось не так комфортно, как—то было во время полета. В Мексике Дмитрий сразу же после приземления потерял сознание и поэтому не мог ознакомиться со всеми «нюансами» нового тела. Теперь же у него появились крылья и хвост, которые были непривычными, если не сказать — неудобными.