онить. А дни стояли, как назло, жаркие, душные и неспешные. Что творилось снаружи, Санса не ведала - сестра Габриэла держала при себе ключ от ворот и не разрешала ей выходить на улицу. Так что Санса только читала дни напролет, безнаказанно таская все, что ей попадалось, из обширной монастырской библиотеки, отвлекая себя от тревожных мыслей о сестре, запертой в такой же закрытой монастырской школе в соседнем городе, и всех остальных, оставленных дома, в предгорье. Ей надо было отсюда выбраться. Но пока жива была сестра Габриэла, об этом нечего было и мечтать. Разве что она спрыгнет в прямо в канал. Но в гнилых водах главной «артерии» города могли водиться не только крысы - по нынешним меркам, там вполне можно было натолкнуться на чей-нибудь труп. На такие подвиги Санса была не способна. Оставалось только жить день за днем, ожидая новостей - или разрешения. Так или иначе, вечно тут сидеть они не могли. Санса оставила окно открытым: в комнате после дневного пекла было душновато, и стоило слегка проветрить. Надо было взять новую книгу из библиотеки. Ей до смерти надоели греческие трагедии. В кабинете настоятельницы была отдельная полка с изъятыми из общего каталога по каким-то причинам томами. Стоило посмотреть там. Авось найдет себе какой-нибудь рыцарский роман. Что-нибудь с хорошим концом. Им всем нужна была надежда - на сегодняшний момент это был редкий товар. Настоятельница всегда говорила, что духовные страдания очищают душу, что через катарсис ты возносишься к святости. Но Мадре Лючия была пять дней как мертва - они вместе с сестрой Габриэлой закопали ее в монастырском тенистом саду под старым платаном. Вряд ли она будет возражать, если Санса позаимствует у нее парочку книг. После натертых лопатой мозолей на не привыкших к тяжелой работе руках это был минимум платы, которую Санса могла себе потребовать. Она никогда не собиралась в монашки и находилась тут, в общем-то, против собственной воли. Мадре Лючия была милой и образованной женщиной - если можно так думать о монахине - и, несмотря на свою любовь к драматическим развязкам в литературе, ушла из жизни во сне - как и прочие, которых поразил этот новый недуг. Просто не проснулась утром. Санса надеялась, что там, где она теперь, ей хорошо. Последняя институтка каждое утро ставила за всех схороненных в пансионе по свечке и еще две за здравие - за оставленную семью и за единственного ее собеседника, который умудрялся пока ее навещать. Обещал он прийти и сегодня - они виделись раз в три дня. Значит, стоит поспешить с ужином. Уборка столовой и мытье посуды было на Сансе: так они договорились два дня назад с сестрой Габриэлой после того, как похоронили сестру Аньезе, и работать в монастыре стало попросту некому. Сестра Габриэла неплохо готовила - до пострига она вместе с покойным мужем держала трактир в городе, который теперь остался ее детям. А Санса старалась помогать в меру своих скромных умений. Она еще раз оглянулась на окно - ажурный рисунок уже сполз на мраморный пол, становясь нечетким, словно переходя из классики в мир абстракции. Санса вздохнула. Такими темпами они скоро все там окажутся. В мире неопределенности, абсурда и медленно наползающих из темных подворотен стылых теней. Она поежилась от ветерка, прилетевшего из окна и тронувшего потные плечи под белой тканью летнего платья, и отвела от лица выбившиеся из растрепавшейся за день косы пряди. Санса торопливо убрала упрямые локоны за уши. Причесываться ей было лень, а уж сестра Габриэла непременно пройдется по поводу ее лохматой головы. «Кому что, а эта опять весь день валялась с книгой в руках. Делать нечего - хоть математикой займись - или латынь поучи!» Санса улыбнулась и побрела к двери. Что-то все же было позитивное во всем этом хаосе - не надо было мучить себя ни физикой, ни биологией, ни ненавистной математикой. Кому теперь есть дело до латыни, если мир не сегодня-завтра кончится? Из коридора потянуло жареным мясом. Сансу передёрнуло. Есть не хотелось совершенно. Но был и практический подход: если сестра Габриэла заснет и не проснется, как прочие, придется перейти на консервы и яйца, если только они не испортились от жары - электричества в городе не было уже пятый день. Хорошо, что в монастыре был свой собственный глубоко вырытый, облицованный камнем погреб - «крипта», как говаривала смешливая сестра Аньезе: туда, в вечный холод средневековой затхлости, сестра Габриэла прятала продукты, что приносил ей Джакомо - неразговорчивый угрюмый мужик из маленького продовольственного магазинчика на соседней улице неподалеку от моста Академии. С ним говорить тоже не разрешалось. Он доставлял им продукты по утрам и, как заметила Санса, не брал с монахини денег. Сестра Габриэла отстаивала на импровизированной их вечерней службе на коленях, молясь о нем и его неходячей жене, которая, похоже, все еще была жива. Их десятилетний сын Вито умер неделю назад - так сказала ей монахиня. Санса с неохотой захлопнула дверь - запираться было ни к чему: она была единственной обитательницей монастырского пансиона, остальных либо забрали родные, либо они были похоронены рядом с прочими монахинями в саду, под деревьями. Санса попросила сестру Габриэлу закопать ее под магнолией в глубине сада возле забора - когда придет ее черед. Для Сансы смерть была абстрактной, ничего не значащей - и все же она так ее боялась, что то говорила и беспрестанно думала о неотвратимой и неизбежной кончине, словно кокетничая, то, напротив, отгоняла от себя эти мысли - как сегодня, например, зарываясь в книги и делая вид, что сейчас просто каникулы, и все разъехались. Все, кроме нее. Теперь ей надо было спешить. Ужин, потом уборка - и долгожданное рандеву у ворот, пока сестра Габриэла в часовне читает по усопшим. Санса побежала по скользкому полу коридора и сама испугалась эха от своих торопливых шагов и стука подошв по мрамору, что тут же поплыло гулом вдоль пустых белых стен. Звуки покидали этот мир - вместе с уходящими. Скоро здесь будет царить полная, ничем и никем не нарушаемая тишина.