Он запомнил. Валяясь в больнице с мордой, замотанной пропитанными какой-то гадостью бинтами, он, в редкие моменты приходящий в сознание (ожог воспалился, и его старательно, неизвестно зачем, вытаскивали из небытия, накалывая антибиотиками и в промежутках между приступами тошноты заставляя есть) все время возвращался к мысли, что во всем виноват сам. Не надо было брать зажигалку брата. Нельзя было красть. О том, что серебряная Зиппо, предел мечтаний всех мальчишек квартала, скорее всего была сворована или отнята у какого-нибудь богатенького поца, Сандор не задумывался. Изящная дорогая вещица теперь принадлежала Григору - а тот в свои четырнадцать никому не давал спуска, даже взрослым парням. Его вещи - всегда классные и какие-то особенно притягательные: куртка с заклепками, яркие новомодные кепки, армейский ремень, выменянный у какого-то моряка на пристани - все это мучительно притягивало Сандора. Но особенно его манила зажигалка. Григор, как правило, носил ее с собой - он уже покуривал, особенно в каникулы. А тут она осталась на кухонном столе. Сандор увидел и не поверил своему счастью. Григор был у какого-то приятеля и не должен был вернуться до вечера. Теоретически. Хватило бы времени взять Зиппо и показать ее приятелям: вечно сопливому, порой жующему козявки Джанни и, особенно, богатенькому Даниэле, что вечно задирался и дразнил Сандора за то, что тот донашивает тряпки за братом. Вот он увидит, какие вещи доверяет ему старшой, как вообще здорово иметь вот такого крутого брата! Сандор сам не помнил, как стянул со стола вещицу. Отец был в таверне: дегустировал молодое вино и наверняка жаловался всем, кому не лень было слушать старого забулдыгу, на тяжелую ношу в лице двух отпрысков, которую ему приходится на себе волочь. Дома никого не было. Он зазвал болтающихся без дела приятелей в собственный двор - день был воскресный, и деваться было некуда. Друзья оценили вещь, сплёвывая в сторону и завистливо скашивая глаза. Даниэле сквозь зубы процедил: «Да она, небось, не работает! Кто бы такому сопляку дал Зиппу!» Сандор щелкнул кнопкой перед носом обомлевшего Дани и сам уставился на ровно горящее пламя, завороженный красотой огонька и не менее очевидной красотой источника этого света. И это сокровище было его - пусть на время, но все же. Трое пацанов некоторое время смотрели на чудо-зажигалку, потом Джанни метнулся домой с криком: «У меня есть каштаны, народ! Разожжем жаровню и пожарим! Во будет номер!» Он все время говорил про этот номер, раздражая этим всех вокруг. На этот раз, впрочем, Сандор был с ним согласен. Он выдвинул на середину двора большую трехногую круглую жаровню, положил туда полено из-под лестницы и подбросил сверху и с боков мелких веточек. Ржавая сковорода для каштанов была в чулане: он как раз собирался за ней пойти, как почувствовал, что кто-то сцапал его за ухо. Сандор было подумал, что это Даниэле решил пошутить, и было уже развернулся с намерением дать приятелю «леща», как вдруг почувствовал запах дешевых сигарет и обомлел. Это был Григор, и он вернулся раньше времени, застав его в самый разгар преступления. Сандор не стал пищать, терпел, сжав зубы. Если кричать, будет больнее - это тоже был урок, усвоенный им из нежного общения с братом. Григор задумчиво развернул младшего Клигана к себе лицом и молча взирал на него с минуту, переводя взгляд с лица братишки на грязную руку, в которой была зажата злосчастная зажигалка. Потом его физиономию озарила крайне недобрая усмешка. Он отпустил Сандора и взглянул на мешочек с каштанами, брошенный возле жаровни, который таки успел притащить Джанни (обоих приятелей и след простыл - Григора они боялись, как огня). - Значит, ты затеял кастаньяту, братец? Ну, ко времени, ко времени. Сейчас мы позабавимся. Неси сюда сковороду - ты же за ней шел? - Д-д-да... - Вот и иди. Папаня еще не скоро придет. Вот и ужин будет, кстати. Каштаны сытные и полезные - так говорят, - Григор сплюнул сквозь зубы на отцовскую грядку с базиликом. - Дуй за сковородой. А я займусь растопкой. Сандор, не помня себя от ужаса, поплелся в дом. Ему казалось странным, что он так легко отделался. Григор никогда ничего не прощал. Тем более, отца дома не было. Он уже приготовился быть битым (сильно битым). Григор знал, куда лупить, чтобы не оставалось следов - чтобы не кудахтали тетки во дворе и не нудила учительница. Они ходили в разные школы: Григор уже заканчивал среднюю, тогда как Сандор был в предпоследнем классе младшей, но его маэстра жила в их квартале и хорошо знала семейство Клиганов, поэтому всегда безошибочно определяла, как именно Сандор «ударился об стол», тем более, в свое время и сам Григор посещал ту же младшую школу. Но сейчас не казалось, что готовится взбучка - это было что-то другое. На ватных ногах Сандор, задницей чувствуя беду, притащился обратно с гигантской сковородой с оплавленной ручкой. В жаровне уже весело потрескивал огонь. Как Григор разжег его - ведь зажигалка все еще была в руке у Сандора? «Не дышит же он пламенем, как дракон в сказках?» - мелькнула у него идиотская мысль. А Григор стоял и подбрасывал на ладони один из высыпанных на деревянный уличный стол каштанов: тот по форме напоминал сердечко. Это коричневое гладкое «сердце» потом часто приходило к Сандору в худших его кошмарах, впиваясь в плоть и прожигая до кости. Брат молча забрал у него сковороду и водрузил ее на подставку над огнем. Потом вкрадчиво прошипел: - Ты знаешь, дружок, что воровать нельзя? - З-з-знаю, я только взял на время, я бы вернул... - Ты взял на время вещь, которую я забыл - взял без спроса. Значит, украл. Мою вещь? - П-п-п-прости, Григор, я больше не... - Ты больше не будешь, я знаю. Откуда я это знаю? Потому что ты ссыкун и мямля. Ты боишься - но недостаточно. Мне придется тебя наказать, братец... Так, чтобы ты запомнил. Навсегда. - Григор, пожалуйста... Хочешь, я за тебя буду убирать двор, а? Ну, домашнюю работу сделаю. - «Григор, пожалуйста», - передразнил его писклявым голосом ехидно улыбающийся брат.- Тошно смотреть на тебя, какой ты ссыкун. Ты же мужчина: сделал - отвечай. Так поступают мужики, знаешь? - Знаю. - Сандор уставился в землю, на носки собственных пыльных кроссовок. Он уже понял, что тумаками дело не обойдется. Григор придумал что-то каверзное - и ему придется подчиниться. В конце концов, он сам нарвался. - Хорошо. Хорошо, что знаешь. Мы поступим вот как. Слыхал, как раньше наказывали воришек вроде тебя? Ставили клеймо. Выбери сам, куда, - Григор хохотнул. - Я не фашист тебе какой. Тут у нас демократия. Хочешь - прижгу тебе брюхо. Или руку. Или еще чего. Хотя я выбрал бы лицо, на твоем месте. Прикинь - клевый шрам на моське. Такого у твоих сопляков не будет никогда. Это типа круто! Вообще - шрамы украшают мужчину. Но ты не мужчина у нас. Ты же ссыкун, я забыл. Умеешь только зажигалки тырить со столов исподтишка. Бережешь, небось, свою смазливую мордашку, прям как баба! - Хорошо. Я согласен. Пусть будет на лице... - боязливо сказал Сандор. - А это очень больно? - А фиг его знает. Ты же провинился - так что больно должно быть, - назидательно сказал брат. - Ну, мы с пацанами, вот, держали руки над костром- на спор. Херня вопрос. Поссали потом на ладонь и все. - Ну тогда ладно. А как ты это сделаешь? - Как мы это сделаем, ты хочешь сказать? - изогнул черную бровь Григор. - Ну да. Как мы... - А вот как. Приложишься лицом к этой вот сковороде. Она уже, небось, разогрелась. - Но там же огонь... - Да какой это огонь? - пожал плечами брат - Так, угольки одни. Дрейфишь? Девка. - Вот и нет, ничего я не девка. - Тогда вперед. Отвечай за свои делишки, братец. Привыкай. Так оно во взрослой жизни. Больно будет пропорционально. - Пропорционально? - пролепетал Сандор. - Ага. Пропорционально твоей вине. Давай. Пока костер не догорел, и батя не пришел. - Я не дотянусь. - Блин, ты такой мелкий! В семь лет я был выше тебя, - презрительно фыркнул Григор. - Что тебя, на ручках подержать? Встань на тот ящик. - Хорошо. Ничего не чувствующими руками Сандор подтащил старый ящик к жаровне и неуклюже взгромоздился на него. Огня под подставкой было не то чтобы очень много, но вполне достаточно - это были совсем не угольки, как заявил Григор. Но он же мужчина. И он должен уметь терпеть. И отвечать за свои поступки. Он осторожно приблизил щеку к раскаленной сковороде. Лицо опалил жар. Еще сантиметр, еще один. Запахло палеными волосами. - Ох, ну ты же трус, мать моя! Постой, я тебе помогу! И тут в его плоть словно впились сотни шершней - это было не просто больно, это было невыносимо. Сандор завизжал, как щенок, на которого наступили, а брат от этого, казалось, озверел еще больше и прижал его к пылающему металлу еще крепче, приговаривая: «Терпи, сучонок, будешь знать, как воровать. Теперь точно зарубишь себе на носу, что есть мое - а есть твое. У брата не крадут, паршивый ты кусок дерьма! Я тебя ращу, а ты вот как? Ну, теперь ты будешь знать. Глянешь на себя - и вспомнишь урок!» Потом ящик под ногами извивающегося от боли Сандора треснул, и он - он точно не помнил, как - упал головой прямо в жаровню, на горящее полено, и отключился. Пришел он в себя на траве, когда отец, который