День второй. Медитации над могилами
Пятница настала быстрее, чем Сансе хотелось. Сестра Габриэла разбудила ее в начале седьмого. Солнце уже встало и лениво потягивалось, выпростав сливочно-желтые, застенчивые еще лучи из-за изгиба канала, стремящегося к морю. Дома казались особенно четко обрисованными в нерешительном золотистом свете, подчеркивающем синие холодные тени, прячущиеся по углам и балконам, и были похожи на те игрушки, которыми торгуют в дорогих магазинчиках возле Сан Марко: миниатюрные башенки, церковки и дворцы, вылепленные с пугающей точностью и раскрашенные в мельчайших подробностях, и при этом отлично умещающиеся на ладони. «Торговали», - сказала себе Санса, со вздохом открывая ставни и окуная лицо во влажный, пахнущий глициниями и солью утренний воздух. Ей всегда хотелось заиметь крошечный мост Академии. Теперь, наверное, можно просто пойти и взять. Но это было бы все равно нечестно. «Просто беру взаймы. Только самое необходимое», - вспомнилось ей. Она с досадой отвернулась и побрела одеваться. День, вероятно, будет жарким - как и вчера. Санса уныло влезла в шорты, напялила первую попавшуюся майку. Ощущение, что душа просит не того, не покидало. Она не хотела этой повседневной одежды. Облачиться в длинное легкое платье, тенью соскользнуть с широких парадных ступеней, задеть рукой деревянные, изъеденные жучками-древоточцами барельефы, которые веками взирают на спускающихся с широкой лестницы палаццо Каваллини - они наверняка переживут тех, кто тут остался - если только от всего этого происходящего бреда не вспыхнет где-нибудь пожар, что сгубит всю красоту застывшей ажуром венецианских дворцов морской пены Адриатики. Раскрыть стеклянные двери, пусть с нажимом, пусть не одной рукой, а двумя, но помня о том, что девушка и не должна быть сильна - ее сила в слабости. Пройти во двор, непривычная для Венеции широта и тенистость которого уже не поразят туристов - теперь в качестве гостей тут остались только чайки, да и те скоро станут полноценными хозяевами, тогда как человечество: туристы, старожилы, попрошайки, путаны - отойдут в мир легенд. Пройтись под олеандрами, стуча каблучками по булыжной неровной кладке (у прекрасных дев всегда должны быть каблучки: звонкие, задорно и дерзко отбивающие чечетку торопливых шагов навстречу таинственной судьбе), сесть на краешек мраморного колодца, изящно расправив складки платья, открыть пыльный том на заветной странице и читать, читать, не останавливаясь, забывая про время, отрываясь от реальности, от смерти, от разложения, от одиночества, главное - от него. Это пугало Сансу больше всего на свете. Остаться в этой зловещей тишине с собой наедине. Пока она тут, страшиться было нечего. Пока можно пойти в пахнущую книжным клеем и мастикой для дерева библиотеку, она одна не останется. Когда Санса читала, она словно исчезала из этого мира, переносилась на страницы той самой книги. А той самой была любая, что подворачивалась под руку. Теперь, впрочем, Санса изменила мнение: она нашла свою идеальную сказку. Безымянная история о деве и рыцаре, скитающихся по средневековой Италии в попытке перегнать чуму, заворожила ее: она словно была написана о ней самой. Вчера ей хотелось прочесть все за один раз, но Санса заставила себя заложить страницу сухой розой и закрыть книгу после первой главы. Кто знает, что будет дальше. Ей нужен был стимул, чтобы проснуться с утра. Иначе она перестанет верить в то, что это возможно, и тогда уж точно умрет. Санса тоскливо покосилась на аккуратно застеленную постель. Книга была предусмотрительно впихнута в чемодан под кроватью еще с вечера. Сестра Габриэла могла прийти в любой момент, а шутить она не станет. Полезет выяснять, что именно читает Санса, и отберет книгу, если посчитает ее неподходящей для юной синьорины, отпрыска достойного семейства. А потом уж только Всевышний знает, куда она может запрятать злополучный фолиант: так уже было с Декамероном - Санса взялась его читать полгода назад, а сестра Габриэла обнаружила ее на подоконнике в приемной в воскресный вечер, когда делать было нечего, а подруги все разошлись по гостям и родственникам. На улице завывал ветер, разгоняя липкий декабрьский туман, и Сансе было очень приятно сидеть с чашкой маккиато на большой подушке, похищенной с дивана в холле, закутавшись в связанный мамой плед, и читать про флорентийских юношей и барышень, хихикая над скабрезностями и представляя, как были одеты прекрасные отшельницы и как, наверное, весело было быть «королевой» дня и распоряжаться темами и разговорами. А потом сестра Габриэла черным вороном нависла над ней и забрала книгу со словами: «Негоже читать такую срамоту в День Господа». И все. Больше Санса книжки не видела, а теперь - вот на тебе - обнаруживается, что монахиня сама ее читает. И не заморачивается. Спрашивать себя - или ее - о том, что могло так в корне изменить мнение упрямой южанки, было бесполезно. И так понятно. Это все эпидемия. В такие моменты у людей вылезают на поверхность настоящие чувства, скрытые пристрастия, желания отведать непознанного, догнать ушедшее. Сестре Габриэле есть о чем вспомнить. А Сансе есть о чем помечтать. Ее размышления прервал нетерпеливый стук в дверь. - Ты там опять заснула, девочка? Я сварила кофе. Выходи. У нас есть дела сегодня. Когда надо работать - не дело предаваться праздности и прятаться от обязанностей.... - Я уже иду, сестра... Одну минуту. Санса была готова поклясться, что сестра Габриэла встала с пару часов назад, еще затемно, и теперь стоит под дверью, как всегда, аккуратная, образцом идеальной служительницы Церкви: ни одна прядь не выбивается из-под синего плата, смуглое лицо чисто и сосредоточенно, взгляд, как обычно, направлен внутрь себя - отражает веру в будущее и в Бога, призывает идти по стопам праведных: трудом, молитвой и воздержанием. А она, Санса, забыла причесаться, и рыжая коса, свалявшаяся со вчерашнего вечера, выглядит как хвост проеденного молью чучела лисы, что стоит, навечно сосланное в угол, на шкафу в кабинете биологии, запертое между китайской вазой, расписанной рыбками кои, и треснувшей пыльной стеклянной колбой. Санса наскоро, неловко, дергая запутанные пряди, расплела косу и самым прозаическим образом пропустила волосы меж пальцев - «причесалась пятерней». Так часто делала сестрица Арья - по большей части ей, Сансе, назло. Стук в дверь повторился. - Ну что? Святое небо, девочка, я разбудила тебя полчаса назад. У тебя было время и помолиться, и одеться. Постой, ты там не читаешь, часом? - Нет, нет. Я уже все. Простите, сестра Габриэла. Вы же знаете - я рассеянна. Коса наконец была заплетена и перехвачена черной резинкой. Санса влезла в шлепки и открыла дверь. Так и есть. Безукоризненный облик монахини вогнал ее в краску. Сансе и в самом деле было стыдно. Если бы она не читала допоздна, то могла бы встать и сама. А сестре Габриэле работы хватает, чтобы еще служить будильником ленивым девицам. Из коридора тянуло божественным ароматом свежезаваренного кофе. Санса сглотнула. - Иди в трапезную, поешь. Там рогалик и кофе. И спускайся вниз. Сегодня мне нужна твоя помощь в саду. - А вы, сестра? - Я уже закончила с завтраком, девочка, спасибо. Жду тебя в саду. Сестра Габриэла решительно повернулась - Санса заметила, что обута монашка в розовые с бирюзовыми полосками веселенькие кроссовки - и, мягко ступая по каменному полу, прошла к лестнице. Санса, шаркая шлепками - сил, несмотря на ранее утро, не было совсем - потащилась в противоположную сторону, на запах кофе. Бодрящий напиток - ну, не богов, но уж как минимум ангелов (или дьявольское зелье, как называла его покойная сестра Аньезе, которая кофе не одобряла и пила исключительно воду или ромашку с мятой) - ждал своего часа в закопчённом кофейнике возле тёплого еще очага. Там же, над тлеющими углями, на подставке стояла небольшая медная миска, накрытая влажным полотенцем. Рогалик. Простой, без начинки, но благоухающий так, что Санса тут же с щемящей ностальгией вспомнила свое детство и мамину выпечку. Рогалики, булочки с изюмом, слойки с яблоками... Она открыла банку с ежевичным джемом и щедро намазала рогалик, предварительно сдобренный сливочным маслом. Он был, верно, из покупных, и сестра Габриэла его просто разогрела, но есть хотелось слишком сильно: тут не до изысков. Санса, наверное, обошлась бы и хлебными палочками, которые обычно оставляют на столе в ресторане или пиццерии, чтобы было чем занять клиентов, пока повар или пиццайоло священнодействует над заказом. Пока же она торопливо дожевала булочку, наскоро плеснула себе подогретого молока в кофе, наболтав самый банальный кафелатте, и, допивая, как ни странно, еще горячий, почти обжигающий напиток (все же средневековые технологии не были уж столь отсталыми), поспешила вниз, в парк, где ее ждала сестра Габриэла. Монахиня черной унылой тенью склонилась над одной из могил под розовым олеандром. Там покоилась одна из монахинь, что недавно вернулась из поездки в Африку - Санса не помнила ее имени, да и, по совести сказать, вообще не была уверена, что знала ее. В монастырской общине Пресвятого Сердца было много обитательниц. До болезни. Санса вспомнила, как пару недель назад на мост А