уж тут гадать. Они закончили с цветами, украсив напоследок лиловыми и белыми каллами то место, где спала теперь мать-настоятельница. К тому времени руки Сансы были покрыты темной коркой засохшей земли, а два ногтя были безнадежно сломаны. По приказанию сестры Габриэлы она натаскала воды из слабо текущего садового крана на улице и, оглядываясь на монахиню, попыталась было отмыть ладони. Холодная струйка лишь дубила кожу, делая зудящие от непривычной работы пальцы еще более негнущимися, а про грязь под ногтями можно было смело забыть - видимо, она застыла там навечно. Когда цветы были напоены, сестра Габриэла прочла короткую благодарственную молитву и поднялась с колен. Не оглядываясь на Сансу, монашка, легко ступая по утоптанной, местами потрескавшейся земле парка, пошла через двор мимо закрытого колодца в правое крыло здания, к черному ходу, ведущему в кухню. Сансе она дала знак пройти в свою комнату. Та уже было развернулась, чтобы пойти к парадному, как вдруг монахиня бросила ей в спину: - Когда я уйду, не хорони меня. Не стоит. Тебе нужно будет покинуть монастырь. Эти стены ненадежны - особенно для тебя в одиночестве, - Санса резко обернулась и в непонимании уставилась на нее. - Найди своего кавалера, - монахиня улыбнулась, устало, но с долей лукавства. - Соберите немного вещей: еды, воды, лекарств и уходите из города. Эта земля больше не принадлежит живым. Все, что здесь осталось - гнилая вода, пустые стены и безумие. Вам тут не место. Уж как передвигаться - решите сами. Но я бы избегала лагуны на вашем месте. Этот твой мальчик, тот, что с ожогом, - не отпирайся, пожалуйста - он, кажется, ничего. Одна ты не выживешь. Да и ему тоже смысла идти вперед не достает. Так что - с Богом. Если вы оба выжили - то это не случайно. Не надо профукивать шансы, что дает Всевышний, это большой грех. - Но сестра... - Не спорь. Понимаю, тебе надо, чтобы последнее слово было за тобой, но сейчас не время для этих игр, девочка. Просто сделай, как я говорю. И вот еще что, - монахиня бросила на недовольную Сансу еще один пронизывающий до костей, до нервно сжавшихся невидимых оболочек души взгляд. - Если пара перед Господом клянется в верности, берет в свидетели небо и землю - это то же, что дать обет перед священником. Так делали наши предки, боюсь, и вам теперь придется следовать этой древней традиции. Так что помни - греха в этом нет. Надо просто верить в то, что ты делаешь, и знать: что-то, что вас связывает - истинно. И не тащи с собой в путь слишком много книг. Все. Санса понурилась и побрела ко входу. Не хочет она давать никаких клятв. Ни перед богом, ни перед священником. Дойдя до ступеней, она услышала, как позади хлопнула дверь черного хода. Уехать, может быть, и надо - тем более, в Падуе ее ждала Арья. Если уже не дала деру первой и теперь где-нибудь не мотается. С нее станется. Но вот про Венецию Санса не поняла. Сестра Габриэла говорила про мертвый город с такой тревогой в голосе, что Санса забеспокоилась. Что-то она не договаривает. И она, и Сандор. Вот узнать бы, что! А может, и не надо... Санса кое-как добралась до своей комнаты и взглянула на часы. Половина первого. Она поплелась в душ, вымылась, переоделась в первое попавшееся платье и спустилась в трапезную, откуда ее уже звала сестра Габриэла. Есть хотелось жутко, но еще больше клонило в сон. С трудом проглатывая жесткую, пересохшую на углях покупную - откуда она у них? - лазанью со шпинатом и творогом - день-то был постный - Санса, борясь с дремотой, спросила у сидящей от нее наискосок сестры Габриэлы, откуда та добыла цветы для посадок. Та без улыбки, глядя в собственную тарелку, сообщила: - Взяла в цветочной лавке на площади святой Маргериты. Там... никого не осталось. Цветы вянут и умирают. Как все вокруг. Вот я и подумала - не будет большого греха, если я их заберу и посажу... Санса с удивлением - даже глаза перестали слипаться - воззрилась на монахиню. Это стыд - то, что она услышала в сухих отрывистых фразах, брошенных пожилой женщиной? Та, видимо, заметила выражение лица единственной оставшейся пансионерки и, словно оправдываясь, пробормотала: - Не укради... То, что я сделала - не знаю, как это расценить. После прихода этой напасти все полюса словно сместились, и то, что казалось греховным, теперь выглядит иначе. А имеем ли мы право бросаться жизнями, которые нам сохранил Господь? Вот я и подумала... Что он не будет против, - Сестра Габриэла решительным жестом поднялась и забрала у Сансы пустую тарелку с прилипшими к ней следами от расплавившейся и протекшей на белый фаянс моцареллы. - Уж как есть. Что сделано, то сделано. Цветы вернулись в землю, а наши сестры обрели покой и хоть какое-то подобие достойного погребения. Иди отдохни. Вечером будем молиться. Нам есть за что попросить прощенья. Я сама тут приберу, ступай. У Сансы не было сил спорить. Она тяжело поднялась и почти на ощупь потащилась назад в комнату. Жара и несколько часов, проведенных в неудобной позе за непривычной работой, ее добили. Она добрела до спальни, скинула шлепки (касаться разгоряченными ступнями холодного мрамора было до неприличия приятно), не раздеваясь, рухнула на застеленную, пахнущую солнцем и чистым хлопком постель и тут же заснула.