икогда не выглядела даже ее младшая сестра, что уж говорить о самой Сансе! Даже дома женщина должна быть безупречной, изящной, словно в театр собралась. Этому правилу Санса следовала всегда: на радость матери и к великому удовольствию Арьи, что издевалась над ней, не переставая, на тему как приятно есть сытный ужин, когда платье слишком узко в талии, и когда надо уже нести тазик. А теперь все изменилось: что казалось раньше важным, стало совершенно несущественным, прежние ориентиры поблекли, как бумажные цветы после дождя, как рассыпанные после карнавала конфетти, что через сутки теряют праздничность и становятся просто грудой неопрятных бумажек. И все же надо было соблюдать правила игры. Или хотя бы банально держать марку. Санса решила, что дойдет до ближайшего открытого одежного магазина и найдет там себе какие-нибудь майку джинсы, и туфли-тапки, что прикроют ссадину на колене и не очень чистые ноги. Большая часть модных лавочек и бутиков была закрыта. В дни начала эпидемии было не до торговли. А потом и подавно... Где теперь те владельцы... Санса замедлилась и осторожно пошла мимо витрин, боясь узреть внутри за прилавком заснувших навеки хозяев... Первый труп она встретила в конфетной лавке: пожилая женщина словно спала, положив голову на высокую деревянную стойку. Рядом с ней валялась рассыпанная вазочка с карамельками из тех, что обычно предлагают клиентам на пробу. Санса стояла в дверях и тупо смотрела на полосатые малиново-белые, в прозрачной обертке, конфетки и прилипшую к краю перевёрнутой бамбуковой мисочки длинную засохшую лакричную кроваво-красную витую палочку. Внутрь зайти она не решилась - да и незачем ей было. Когда она развернулась, ей пришло в голову: «Хорошо, что там, в этой лавке не было детей...» Потому что эта новая чума уносила не только стариков и взрослых, но и тех, кто еще пожить-то не успел... Все это напомнило ей об Арье - кто знает, заразилась ли она - и о тех, что остались в предгорье. Думать об этом было слишком страшно, поэтому Санса зажмурилась и затрясла головой так, что пропахшая морской водой коса шлепнула ее по щеке. Тряпки, тряпки... На следующей площади перед Сан Марко - где, Санса помнила, была страшная неуклюжая барочная постройка - церковь Сан Моизе, известная тем, что в нее во время грозы залетела молния и убила священника прямо во время мессы - должны быть всякие магазины. Санса, в душе радуясь тому, что теперь у нее появилась конкретная цель, даже приободрилась и прибавила шагу (что было трудно сделать в противных шлепках, которые она носила только данью жаре и отсутствию кого бы то ни было вокруг) - что-то открытое она точно найдет. Да. Потом переоденется, ей сразу станет легче двигаться в удобной закрытой обуви и, скорее всего, она найдет еще и Сандора. И когда это произойдет, она будет чистой и аккуратной, как и подобает настоящей леди, а не лохматым грязным чудовищем. Все будет хорошо. Все должно быть хорошо. Иначе быть просто не могло - это Санса знала твердо. Она и впрямь обнаружила два открытых магазина, один напротив другого, уже после Сан Моизе. Молодежный недорогой торговый центр, в котором наверняка нашлась бы куча того, что необходимо Сансе - и эксклюзивный, неизвестной марки бутик с причудливой композицией из живых цветов на единственной, без надписи, витрине - экзотичный и заманчивый. Не обращая внимание на раскоряченных манекенов в пестреньких, неуместных своей весёлостью одеждах, торчащих за стеклами напротив, Санса завороженно смотрела на белый, тканый, без лица, торс, очень соответствующий и по духу, и по сути замершему вокруг в своей прихотливой торжественности городу. Шею манекена черной змеей обвивало подобие бархатного шарфа - от ключицы с одной стороны до скулы с другой - асимметричное и странное украшение... К щеке безликой приникли белые многослойные, похожие на пирожные с кремом, ранункулюсы, обрезанные под корень, небрежно стоящие в прозрачной вазе, а рядом с ними зелёными спиралями добавляли цвета в эту строгую композицию драцены. «Драцены Сандера», - вспомнила Санса картинку из маминой книги по цветоводству - и улыбнулась в первый раз за этот ужасающе длинный, бесконечный своей безнадежностью день. Она толкнула дверь - и та поддалась. В комнате (а это была именно комната, крохотная для магазина) пахло пудрой, чем-то цветочным - и тлением. На причудливой формы вешалке в виде ветки дерева висело несколько платьев - не больше пяти. В белых углублениях в стене стояли туфли: классические на шпильках, босоножки на тонюсеньких ремешках, странные танкетки-котурны. И балетки. Похожие на те, что были во сне. Только не лакированные, а просто черно-белые, строгие. Санса прошла к стене и только там, обернувшись, заметила, что она не одна. У низкого столика на бежевом модерновом стуле сидела девушка. Примерно ее возраста, светловолосая, коротко стриженая. На первый взгляд могло показаться, что она - манекен в этом странном салоне-бутике: так неподвижно она замерла, откинувшись на высокую спинку. Она была мертва - видимо, недавно - запах едва ощущался. Санса предположила, что юная особа - продавщица, или, как они сами себя называли - консультант-менеджер в этом салоне. На столе лежала табличка-бэйджик, на которой косым стильным шрифтом было начертано: «Элиана». На предполагаемой Элиане было явно одно из платьев, продающихся в салоне: черно-белое, атласное, с лифом, разделенным по диагонали мастерски прилаженными друг к другу полосами контрастной блестящей ткани. Рукавов у этого шедевра не было: на барышне были перчатки до локтя, белые с крошечными черными пуговицами. Шея, уже начавшая синеть, была задрапирована одним из этих странных шарфов-воротников, в которых по краям темного бархата была пропущена проволока, позволяющая придавать украшению любую форму. Элианина бархатка вилась спиралью-змейкой, скрывающей трупные пятна. Санса вздрогнула. Это был очень странный магазин, и неудивительно, что у него был такой необычный торговец. Ну, если уж продавщица осмелилась перед смертью переодеться, то ей, наверное, будет понятно желание Сансы сменить одежду, пока она еще жива. В конце концов, деньги в этом новом мире, похоже, перестали иметь какое-либо значение. Она оглянулась, потом небрежно, расстегнув «молнию» на боку, стянула грязное платье, сбросила надоевшие шлепки. Черно-белые балетки подошли ей точно по размеру. Санса потянулась ко второму в очереди нарядов платью. Бережно сняла его с плечиков. Накинула на голову, с трудом натягивая на себя непривычно не тянущийся, натуральный, скрипящий под пальцами материал. В глубине было зеркало непонятной, неровной, похожей на кляксу формы. Санса расплела косу и подошла к идеально вымытой, без единого пятнышка поверхности. Из отражения на нее взглянула девушка, одетая в снежно-белое, похожее по форме на перевернутую каллу платье, так же, как и воротники, отделанное по подолу жесткой, с протянутой внутри проволокой, каймой. Волнистые от сырого воздуха темно-рыжие волосы, много часов затянутые в тугое плетение, а теперь наконец свободно лежащие на плечах, оттеняли белизну шелка, делая его еще более девственным, нетронутым. Зеркало-клякса висело на замаскированной двери в подсобное помещение. Санса дернула белую, в форме луковицы, ручку и, морщась от непривычной после солнечного света тьмы, пошла отыскивать вход в ванную. Ей нужно было промыть коленку и залепить ее. И умыться. Через несколько минут она вышла из салона, напоследок оторвав от чуть прикрывающего плечи прозрачного рукава ценник, на котором была прописана сумма, на которую вполне можно было купить подержанный автомобиль. Теперь она была идеальна. Если уж искать мужчину самой - то королевой, не нищенкой. Через десять минут (туфли сильно облегчили ей жизнь, даже несколько компенсируя неудобство нового жесткого платья) она достигла Сан Марко. Она подошла к базилике со стороны Кампьелло Сан Зулиан, слегка настороженная - на маленькой площади, оставленной позади, она нашла еще два трупа: мужчины в районе тридцати, привалившегося к косяку сувенирного магазинчика и составляющего теперь вечную компанию стоящему у дверей носатому венецианскому сеньору - манекену в черном «чумном» костюме, и пожилой седой толстой туристки, уронившей голову на столик, покрытый клетчатой красно-белой скатертью. Кофе не помог ей в борьбе со сном, а куда делся тот, кто ей этот кофе подал, оставалось только гадать. Санса с удивлением заметила, что даже дорогущий навороченный фотоаппарат приезжей так и остался лежать на стуле рядом. Ей захотелось взглянуть, что же именно снимала туристка в своем предсмертном паломничестве в жемчужину Адриатики, но Санса побоялась. Во-первых, это не было необходимо. Да и личных вещей касаться не следовало: это было как-то неэтично даже в сложившейся ситуации: все равно, что подслушивать последнюю исповедь, тем более, все-таки никто до сих пор не знает, как и через что распространяется зараза. Санса оставила умерших как есть. Она уже начала привыкать к трупам, каждый раз отгоняя дурноту от сладковатого запаха разложения и убеждая себя, что это как куклы - ничего страшного, просто мертвая материя. Старалась не глазеть на них, в ужасе ожидая: вот они шевельнутся, откроют невидящие, подернутые слепой пленкой глаз