ованные, а просто черно-белые, строгие. Санса прошла к стене и только там, обернувшись, заметила, что она не одна. У низкого столика на бежевом модерновом стуле сидела девушка. Примерно ее возраста, светловолосая, коротко стриженая. На первый взгляд могло показаться, что она - манекен в этом странном салоне-бутике: так неподвижно она замерла, откинувшись на высокую спинку. Она была мертва - видимо, недавно - запах едва ощущался. Санса предположила, что юная особа - продавщица, или, как они сами себя называли - консультант-менеджер в этом салоне. На столе лежала табличка-бэйджик, на которой косым стильным шрифтом было начертано: «Элиана». На предполагаемой Элиане было явно одно из платьев, продающихся в салоне: черно-белое, атласное, с лифом, разделенным по диагонали мастерски прилаженными друг к другу полосами контрастной блестящей ткани. Рукавов у этого шедевра не было: на барышне были перчатки до локтя, белые с крошечными черными пуговицами. Шея, уже начавшая синеть, была задрапирована одним из этих странных шарфов-воротников, в которых по краям темного бархата была пропущена проволока, позволяющая придавать украшению любую форму. Элианина бархатка вилась спиралью-змейкой, скрывающей трупные пятна. Санса вздрогнула. Это был очень странный магазин, и неудивительно, что у него был такой необычный торговец. Ну, если уж продавщица осмелилась перед смертью переодеться, то ей, наверное, будет понятно желание Сансы сменить одежду, пока она еще жива. В конце концов, деньги в этом новом мире, похоже, перестали иметь какое-либо значение. Она оглянулась, потом небрежно, расстегнув «молнию» на боку, стянула грязное платье, сбросила надоевшие шлепки. Черно-белые балетки подошли ей точно по размеру. Санса потянулась ко второму в очереди нарядов платью. Бережно сняла его с плечиков. Накинула на голову, с трудом натягивая на себя непривычно не тянущийся, натуральный, скрипящий под пальцами материал. В глубине было зеркало непонятной, неровной, похожей на кляксу формы. Санса расплела косу и подошла к идеально вымытой, без единого пятнышка поверхности. Из отражения на нее взглянула девушка, одетая в снежно-белое, похожее по форме на перевернутую каллу платье, так же, как и воротники, отделанное по подолу жесткой, с протянутой внутри проволокой, каймой. Волнистые от сырого воздуха темно-рыжие волосы, много часов затянутые в тугое плетение, а теперь наконец свободно лежащие на плечах, оттеняли белизну шелка, делая его еще более девственным, нетронутым. Зеркало-клякса висело на замаскированной двери в подсобное помещение. Санса дернула белую, в форме луковицы, ручку и, морщась от непривычной после солнечного света тьмы, пошла отыскивать вход в ванную. Ей нужно было промыть коленку и залепить ее. И умыться. Через несколько минут она вышла из салона, напоследок оторвав от чуть прикрывающего плечи прозрачного рукава ценник, на котором была прописана сумма, на которую вполне можно было купить подержанный автомобиль. Теперь она была идеальна. Если уж искать мужчину самой - то королевой, не нищенкой. Через десять минут (туфли сильно облегчили ей жизнь, даже несколько компенсируя неудобство нового жесткого платья) она достигла Сан Марко. Она подошла к базилике со стороны Кампьелло Сан Зулиан, слегка настороженная - на маленькой площади, оставленной позади, она нашла еще два трупа: мужчины в районе тридцати, привалившегося к косяку сувенирного магазинчика и составляющего теперь вечную компанию стоящему у дверей носатому венецианскому сеньору - манекену в черном «чумном» костюме, и пожилой седой толстой туристки, уронившей голову на столик, покрытый клетчатой красно-белой скатертью. Кофе не помог ей в борьбе со сном, а куда делся тот, кто ей этот кофе подал, оставалось только гадать. Санса с удивлением заметила, что даже дорогущий навороченный фотоаппарат приезжей так и остался лежать на стуле рядом. Ей захотелось взглянуть, что же именно снимала туристка в своем предсмертном паломничестве в жемчужину Адриатики, но Санса побоялась. Во-первых, это не было необходимо. Да и личных вещей касаться не следовало: это было как-то неэтично даже в сложившейся ситуации: все равно, что подслушивать последнюю исповедь, тем более, все-таки никто до сих пор не знает, как и через что распространяется зараза. Санса оставила умерших как есть. Она уже начала привыкать к трупам, каждый раз отгоняя дурноту от сладковатого запаха разложения и убеждая себя, что это как куклы - ничего страшного, просто мертвая материя. Старалась не глазеть на них, в ужасе ожидая: вот они шевельнутся, откроют невидящие, подернутые слепой пленкой глаза и улыбнутся ей. Просто идти мимо, не смотреть, не обращать внимания. Она - как невеста, что идет к алтарю: негоже ей зыркать на досужую толпу зрителей на скамьях. Глаза вперед: строгая, чистая, помнящая о цели. Для нее все это впервые (не думать о помолвке, не вспоминать о ноябре, о том сыром, полном тумана и рева далеких катеров дне возле Арсенала: то был просто сон, и он остался в прошлом). Для нее все началось с чистого листа. Если эпидемия поглотила Венецию, едва ли аристократическому отбросу одного из знатнейших семейств северной Италии удалось скрыться от «Морфея» в Милане. От этой заразы не спрячешься за толстыми стенами семейных усадьб (только бы братья выжили, братья и мама. И Арья). Если ей, Сансе, повезло, возможно, это что-то - особенности крови, гены, антитела - позволит и ее родным проскользнуть через игольное ушко в новый мир. В тот мир, в который она вступает сейчас в белом девственном платье: без долгов, обид, пятен, сожалений. Санса пересекла Пияццету Львов вдоль правого бока базилики и вышла на площадь, затаив дыхание. Тут было пусто: ни людей, ни чаек, ни монстров, ни даже трупов она не заметила. Санса выдохнула - с облегчением и даже слегка разочарованно. Она ожидала найти тут Сандора, хотя бог ведает, что бы ему тут делать. Но ей так хотелось этого: встретиться на самой романтической площади Италии, предстать перед ним в идеальном облике, что она почти увидела знакомый массивный силуэт вдалеке, подпирающий колонну возле входа под галерею музея Коррер, там, где во сне резвились шерстистые монстры. Но нет - это была всего лишь тень от брошенного кем-то штатива. На площади никого не было. Выход не удался. Она, как дура, стояла в нарядном платье среди мертвых камней и (теперь Санса заметила) столь же недвижимых тел. Трупы скромно прятались в тени арок Прокураций, восседали, как в ее сне, за столиками кафе Флориан, тонули в вечности, случайно задремав возле дорогущих ювелирных лавок. Санса не стала разглядывать окна дворцов - кто знает, что на нее оттуда глянет - не знакомая ли, нелепая до одури серая физиономия неведомого фрика из ее кошмара, кротко ожидающая зрелища? В любом случае - зрелища не будет. Пока Санса бегала по мостам, она твёрдо для себя решила: если найдет Сандора на площади, полетит к нему - как делают все юные героини в фильмах - и бросится ему на шею. Хоть раз в жизни... Тем более, жизнь может закончиться в любой день. Даже завтра. Даже сегодня. Сегодня им обоим могло повезти. Жаль, что этого не произошло... Санса двинулась по освещенной уже клонящимся к западу солнцем площади, миновала самое элитное и знаменитое в этом городе кафе, полное присевших выпить чашку самого дорогого в Венеции кофе трупов (не сметь думать о лимонном муссе, о крепком кофе, что им подали тут в тот ноябрьский день, когда кафе было странно пустым, и даже вместо оркестра пиликал одинокий скрипач. Сансе до сих пор в кошмарах снилась та заунывная музыка. Ее спутник сказал, что приятнее было бы слушать кошку, которой отрезают хвост - шуточка вполне в его стиле). На рояле и вправду, как сказал Сандор, сидела одна нахохлившаяся чайка. Она повернула голову и лениво сверкнула на проходящую мимо всезнающим черным глазом. Санса вздрогнула. Она добрела до музея Коррер почти в полубреду, машинально, на автопилоте. Сейчас должны были появиться люди без лиц. Санса ступила в тень галереи. Никто не хватал ее за плечо. Никто не шипел злых слов. Она была никому не нужна. Все это - иллюзии. Не надо было приходить сюда вовсе. Этот город, как и сказала сестра Габриэла, принадлежит мертвым. Живым тут больше не было места. Санса прошла по Калле Восхождения, сама не зная зачем, пока не уперлась в станцию гондол, где в желтом пластиковом кресле дремал очередной труп: на этот раз здоровяк-гондольер в полосатой традиционной рубахе, уже порядком разложившийся, видимо, от избыточного солнца. Мучить желудок Сансе еще раз не захотелось - и она, вовремя зажав нос, рванула в обратном направлении. Добежав до улицы Салвададжо, она, петляя и огибая трупы, опять выбралась на Сан Марко и направилась прямо на набережную, вдоль Палаццо Дожей, к колоннам святого Тодоро и Льва. Она должна была посмотреть. Дворец Дожей был густо заселен обмякшими жертвами «Морфея». Они свисали с перил ажурной балюстрады второго этажа и округлые кресты над ними в причудливом сплетении белых готических колонн казались истинными надгробиями. Самый чудесный палаццо Венеции превратился в склеп. По балконам тут важно вышагивали чайки: черноголовые, в темных «клобучках», изящные краснолапые «морские голубки», и самые крупные и зловещие - серебристые - с бледно-розовыми лапами и кр