а и улыбнутся ей. Просто идти мимо, не смотреть, не обращать внимания. Она - как невеста, что идет к алтарю: негоже ей зыркать на досужую толпу зрителей на скамьях. Глаза вперед: строгая, чистая, помнящая о цели. Для нее все это впервые (не думать о помолвке, не вспоминать о ноябре, о том сыром, полном тумана и рева далеких катеров дне возле Арсенала: то был просто сон, и он остался в прошлом). Для нее все началось с чистого листа. Если эпидемия поглотила Венецию, едва ли аристократическому отбросу одного из знатнейших семейств северной Италии удалось скрыться от «Морфея» в Милане. От этой заразы не спрячешься за толстыми стенами семейных усадьб (только бы братья выжили, братья и мама. И Арья). Если ей, Сансе, повезло, возможно, это что-то - особенности крови, гены, антитела - позволит и ее родным проскользнуть через игольное ушко в новый мир. В тот мир, в который она вступает сейчас в белом девственном платье: без долгов, обид, пятен, сожалений. Санса пересекла Пияццету Львов вдоль правого бока базилики и вышла на площадь, затаив дыхание. Тут было пусто: ни людей, ни чаек, ни монстров, ни даже трупов она не заметила. Санса выдохнула - с облегчением и даже слегка разочарованно. Она ожидала найти тут Сандора, хотя бог ведает, что бы ему тут делать. Но ей так хотелось этого: встретиться на самой романтической площади Италии, предстать перед ним в идеальном облике, что она почти увидела знакомый массивный силуэт вдалеке, подпирающий колонну возле входа под галерею музея Коррер, там, где во сне резвились шерстистые монстры. Но нет - это была всего лишь тень от брошенного кем-то штатива. На площади никого не было. Выход не удался. Она, как дура, стояла в нарядном платье среди мертвых камней и (теперь Санса заметила) столь же недвижимых тел. Трупы скромно прятались в тени арок Прокураций, восседали, как в ее сне, за столиками кафе Флориан, тонули в вечности, случайно задремав возле дорогущих ювелирных лавок. Санса не стала разглядывать окна дворцов - кто знает, что на нее оттуда глянет - не знакомая ли, нелепая до одури серая физиономия неведомого фрика из ее кошмара, кротко ожидающая зрелища? В любом случае - зрелища не будет. Пока Санса бегала по мостам, она твёрдо для себя решила: если найдет Сандора на площади, полетит к нему - как делают все юные героини в фильмах - и бросится ему на шею. Хоть раз в жизни... Тем более, жизнь может закончиться в любой день. Даже завтра. Даже сегодня. Сегодня им обоим могло повезти. Жаль, что этого не произошло... Санса двинулась по освещенной уже клонящимся к западу солнцем площади, миновала самое элитное и знаменитое в этом городе кафе, полное присевших выпить чашку самого дорогого в Венеции кофе трупов (не сметь думать о лимонном муссе, о крепком кофе, что им подали тут в тот ноябрьский день, когда кафе было странно пустым, и даже вместо оркестра пиликал одинокий скрипач. Сансе до сих пор в кошмарах снилась та заунывная музыка. Ее спутник сказал, что приятнее было бы слушать кошку, которой отрезают хвост - шуточка вполне в его стиле). На рояле и вправду, как сказал Сандор, сидела одна нахохлившаяся чайка. Она повернула голову и лениво сверкнула на проходящую мимо всезнающим черным глазом. Санса вздрогнула. Она добрела до музея Коррер почти в полубреду, машинально, на автопилоте. Сейчас должны были появиться люди без лиц. Санса ступила в тень галереи. Никто не хватал ее за плечо. Никто не шипел злых слов. Она была никому не нужна. Все это - иллюзии. Не надо было приходить сюда вовсе. Этот город, как и сказала сестра Габриэла, принадлежит мертвым. Живым тут больше не было места. Санса прошла по Калле Восхождения, сама не зная зачем, пока не уперлась в станцию гондол, где в желтом пластиковом кресле дремал очередной труп: на этот раз здоровяк-гондольер в полосатой традиционной рубахе, уже порядком разложившийся, видимо, от избыточного солнца. Мучить желудок Сансе еще раз не захотелось - и она, вовремя зажав нос, рванула в обратном направлении. Добежав до улицы Салвададжо, она, петляя и огибая трупы, опять выбралась на Сан Марко и направилась прямо на набережную, вдоль Палаццо Дожей, к колоннам святого Тодоро и Льва. Она должна была посмотреть. Дворец Дожей был густо заселен обмякшими жертвами «Морфея». Они свисали с перил ажурной балюстрады второго этажа и округлые кресты над ними в причудливом сплетении белых готических колонн казались истинными надгробиями. Самый чудесный палаццо Венеции превратился в склеп. По балконам тут важно вышагивали чайки: черноголовые, в темных «клобучках», изящные краснолапые «морские голубки», и самые крупные и зловещие - серебристые - с бледно-розовыми лапами и красным пятнышком на клюве. Одна из этих королев Венеции, наиболее наглая, разинула темно-желтую пасть и мерзко промяукала что-то вроде «кье-кье!» Санса отвернулась от зловредной птицы и с облегчением заметила, что колонны на месте, равно как и статуи на них. На крыле льва Сан Марко сидели еще две пернатых нахалки. На набережную Санса выходить побоялась - слишком уж на виду она там будет. Ее желание полюбоваться Мостом Вздохов может встать ей боком: как бы самой не пришлось вздыхать. Вот бы им с Сандором спрятаться в страшной подводной тюрьме - может быть, там они бы были в безопасности? Ведь оттуда никому не удавалось вырваться, гласит легенда - никому, кроме Казановы. Едва ли сейчас в Венеции найдется много Казанов... Итак, куда теперь? На станцию автобусов? На вокзал? На набережную Дорсодуро - может, его зачем-то понесло на Джудекку, и она сможет разглядеть его с причала? Куда ему, в принципе, пришло бы в голову пойти? Санса в который раз поняла, что она ничего не знает о своем странном знакомом. Что он такое, чем живет, куда стремится. Она даже не поинтересовалась, откуда у Сандора этот дикий ожог. Впрочем, подобные мысли Сансе в голову приходили - она просто не представляла, как о таком спросить, не обидев и не задев. Чаще всего она встречала Сандора в районе площади Санта Маргериты, любимом месте старожилов, где можно было по вторникам, четвергам и пятницам недорого приобрести свежую рыбу и моллюсков, а по средам - забежать на барахолку и ухватить пару ненужных тряпок. Она натыкалась на Сандора дважды возле хозяйственной лавочки в переулке перед площадью, куда они с подругой ходили покупать бисер и блестки для карнавальных костюмов фей, а он переругивался с флегматичным хозяином, вечно торчащим в дверях, на таком густом «венето», что Санса едва ли поняла половину из сказанного - и ужаснулась от понятого - настолько нецензурно он выражался. В тот раз, в январе, Сандор тащил какую-то тележку с неподъемными на вид железяками, бросая на них с Дженной мрачные взгляды. Надо было не изобретать невесть что, а сразу идти туда. От моста Академии до площади было рукой подать - а она зачем-то блуждает по притихшему городу, как потерявший рассудок лунатик, светится на мостах и облачается в нелепые наряды. Санса раздражённо помяла жесткий подол платья. Надо было отправляться в обратный путь - и немедленно. Она добредет до дома, там переоденется, завершив этот идиотский маскарад, и потом пойдет на площадь Маргериты. Там и цветов наберет для могилы сестры Габриэлы. Обратный путь занял вдвое больше времени. Трижды расстроенная и погруженная в свои мысли Санса сворачивала не туда, упираясь в тупики каналов, а один раз едва не слетела с узкой мостовой прямо в объятья двух жертв «Морфея», удобно устроившихся на бархатных малиновых, с золотыми кистями, подушках узкой черной лакированной гондолы, замершей на спокойной воде. Санса, едва отдышавшись и отступив на пару шагов в темноту коварного проулка, в отчаянии уставилась на эту парочку - явно азиатского происхождения, явно туристов: молодую сильно беременную женщину и спящего у нее на плече мужчину в очках и нелепой капитанской фуражке - из того барахла, что втридорога продают на набережной Сан Заккария, без зазрения совести впихивая туристам китайский новодел в качестве венецианского ремесленного продукта. Этих было особенно жалко. И куда же делся их гид? Этой лодкой теперь правил Харон - хорошо, что Сансе он был не виден. Она добралась до дома, когда солнце село уже совсем низко, а пятки были до крови стерты жёстким краем новых туфель. Санса, уже не обращая внимания на шум, отомкнула тяжелую чугунную решетку неуклюжим ключом, что висел на цепочке у нее на шее, и побрела к парадному, даже не проконтролировав, закрылись ли ворота, и стараясь не глядеть в сторону могилы сестры Габриэлы. Теперь она уже собой нисколько не гордилась и лишь кляла себя за глупость и склонность к нелепым авантюрам. Санса отперла дверь и зашла в здание монастыря. Дверь скрипнула, шаги по мрамору были особенно гулкими и одинокими. Тяжелый портон захлопнулся за ее спиной. Хотелось есть, пить (благо она забежала в туалет по пути, в одном из открытых баров), но больше всего - сесть. Что Санса и сделала, добравшись до ступеней. И тут же обнаружила, что в этом дворце она больше не одинока. Из дальнего зала на нее взирали двое: приземистый пожилой мужик с черными, как у чайки, глазами, лысоватый и потный, и молодой бесцветный, светлоглазый, ковыряющий какой-то здоровенный мешок, лежащий на пестром полу приемной. Санса поняла, что надо бежать: сейчас, немедленно и подальше, но усталые ноги ее не слушал