Вечер третий. Исповедальня
На полчаса она задремала, положив щеку на оборванную обложку книги, накинув чужую, неловко соскальзывающую на пропитанный воском деревянный пол куртку на драный подол платья. Сансу утянуло в сон - а во сне была только белая дымка, и сквозь нее плескалась где-то далеко черная ледяная вода. Она подбиралась все ближе, затопляя церковь, просачиваясь под наглухо закрытые двери ночным туманом, пока не добралась до босых Сансиных ног. Санса вскрикнула, уронила куртку в воду, дернулась и проснулась. Все вокруг было спокойно. Свеча в дальнем уголке скамьи почти догорела. Никакой воды на полу не было и в помине, но в церкви ощутимо похолодало - отсюда, наверное, и неприятный сон. Санса подобрала с пола ветровку Сандора и закуталась в нее - от тревожного видения колотило, да и кому сейчас есть дело до ее подола. Почему-то вылезать из исповедальни не хотелось, тем более, в церкви наверняка было темно, а Санса не слишком любила ночные тени в углах, да и помещение уж слишком велико и не очень изучено. Нет, лучше в кабинке. Она устроилась поудобнее, расположившись на скамейке боком, оперев о колени тяжелую книгу и упершись спиной в стенку исповедальни. Пламя свечи, отплясывая и дрожа от сквозняков, долетавших из церкви, освещало желтым неверным светом очередную главу и краешек торчащей из непрочитанных еще страниц засохшей, давно потерявшей свой исходный цвет розы. Санса прислушалась - ничего. Только едва заметное потрескивание огня и стук ее собственного сердца. Она вздохнула и уставилась в книгу.
***
Песнь вторая. Первая ночь вдали от города Дело шло к вечеру. Закатное раскаленное светило уже коснулось дальнего горизонта, а на востоке горы заволокла сиреневая стылая пелена. Ехать дальше было рискованно, да и дама утомленно вздыхала, то и дело поправляя складки смявшегося и запыленного вконец платья, пытаясь устроиться половчее в неудобном седле. Ей непривычно было обращаться к неумолимому спутнику, который, казалось, не знал усталости и словно стал частью окружающего пейзажа - то ли скала, то ли маячащее черным силуэтом дерево у обочины. Она знала, что им надо спешить, что город позади может и не простить их бегства, что, коли заметят ее отсутствие, то могут и послать в погоню добрую дюжину наемников, если не вообще целый отряд во главе с кондотьером, благо этот народ был на диво живуч, несмотря на известное их распутство и безбожие. Она все же оставалась заложницей у правящей нынче Синьории - заложницей знатной, но без права голоса, положенной до времени в шкатулку изящной безделушкой. У ее спутника и похитителя было, пожалуй, поболее прав, хотя он был всего лишь пришлым - то ли из северных областей, как и она сама, то ли, напротив, с жгучего юга - прибившимся, как одинокая лодка, к причалу одного из самых влиятельных итальянских городов, вычистивших всякое упоминание о власти и господстве аристократии. Они были лишними в этом оплоте ремесленников, менял и купцов - дворянка с севера и вассал изгнанного сеньора, возжелавший остаться, в то время как его господин укрылся за надежными стенами не тронутого чумою города. Но зачем ему - свободному от присяги и каких-либо обязательств - было увозить ее, забытую в покинутом напуганными эпидемией слугами и надзирателями дворце добровольную пленницу, добродетельная дама, как ни гадала, понять не могла. Порой ей приходило в голову, что, возможно, рыцарь (а был ли он, право, рыцарем, она сказать точно не могла) возжелал сделать богоугодное дело и осчастливить ее далекое семейство, возвратив тоскующим домочадцам утерянную дочь. Вот только бескорыстен ли был его порыв - тоже было неизвестно. Впрочем, дама знала наверное, что истинный рыцарь не будет искать выгоды, извлекая ее из несчастья другого, особенно если этот несчастный - попавшая в беду беззащитная девушка. Тем и успокаивала она себя, снова и снова косясь на широкую спину своего похитителя, ерзая на скользком седалище и размышляя, будет ли это недостойно дамы - спросить о привале. Но спутник ее неожиданно, словно услышав немые стенания неудачливой наездницы, остановился и задумался, глядя на кровавый, как зимний помегранат, закат. - Надо бы найти место для ночлега. Если мадонна соблаговолит обождать тут, на дороге, я, пожалуй, гляну на вон те дома вдалеке. - Нет, мессер, я поеду с вами. Негоже даме оставаться на дороге одной в такой час. Всадник раздраженно обернулся, словно не веря своим ушам и собираясь уже почти осадить свою спутницу, и только узрев ее за спиной, казалось, вспомнил, с кем он имеет дело и устало помотал головой. - Мадонна, боюсь, что картина, что может предстать перед вашими глазами в селении, потревожит ваш сон поболее мысли о том, что даме не пристало быть на дороге одной. Мы же на тракте, а не в кабаке. Извольте подождать, пока я вернусь. Мы остановимся - непременно. Путь был долгим, кони устали, да и вам не мешало бы отдохнуть, ведь завтра нам предстоит еще один переход. - Ах, будь по-вашему! - капризно махнула рукой в алой перчатке дама. Во время прошлого привала ей пришлось снять с себя все кольца и упрятать эти изящные примеры мастерства тосканских и венецианских золотых дел мастеров в кошель, что был надежно привязан к поясу. Кокетке пришлось согласиться, что дорога - отнюдь не самое подходящее место для демонстрации этих даров тайных воздыхателей (по большей части сынков купцов и зажиточных горожан), да и мозоли на нежных ладонях уже не только отвлекали ее от прочих печальных размышлений, но и приносили серьезные неудобства. - Лишь бы найти какой-нибудь замок для отдыха и укрытия. - Замок? О чем вы, мадонна? Нам надо радоваться, если мы найдем хоть одну чистую и свободную от трупов хижину! Да в любом замке их будет, возможно, еще больше, чем в этих паезанских каменюках. Ходили же слухи во Флоренции, что иные сеньоры принимают в своих замках напуганных черной смертью крестьян. Так что там и преставились все вместе - и господа, и слуги. - Не хотите ли вы сказать, что нам придется ночевать в крестьянском доме, мессер? - Все, что я хочу сказать, - он сердито ткнул коня упрятанной в металл ногой и тот, фыркая, тронулся, направляемый хозяином с обочины через поле, - я уже сказал. Нам надо благодарить бога или дьявола, если я сейчас смогу отыскать хибарку без трупов. А то боюсь, моя донна, нам придется спать под деревом где-нибудь в оливковой роще. - Под деревом? Вы хотите сказать - на земле? Как звери? - Вот именно. Как звери. С этой мыслью я вас оставлю и пойду посмотрю, навестила ли эти земли чума. - Но мессер... Ее возглас остался без ответа. Неучтивый кавалер уже съехал на поле, безжалостно топча зреющую пшеницу. Дама еще долго смотрела ему вслед, потом стащила перчатки, бросив их на подушку седла, и откинула вуаль, вытаскивая из кошеля надушенный платочек с намерением утереть пылающее лицо. С губ ее сорвался тяжелый вздох. Когда она соглашалась, в сумбуре раннего утра разбуженная самым неучтивым способом проникшим в ее теперь неохраняемые покои мужчиною, оставить постылый, не родной ей город и последовать за ним - почти незнакомым ей, виденным несколько раз во время прогулок вдоль Арно и на приемах в Синьории, куда ее неизбежно вызывали, как немую представительницу северной аристократии - знала ли она, как это будет тяжело и унизительно? Не