таком. То были флагелланты - воинствующая секта, все больше распространявшаяся по разоренным болезнью опустевшим городам. Они проповедовали аскезу и истязали себя бичами, дабы возвернуть к италийскому народу лик божий. Красное на белом. Кровь на полотне. Россана дрожащей рукой опустила на лицо вуаль - незачем им было видеть ее - и тронула поводья, не зная, куда ей теперь ехать. Мужчины зашептались, и, растерянная, она услыхала «...дева-чума, в красном одеянии... Она въезжает в селения на мертвом коне, и всюду за нею следует черный ангел смерти, увлекающий заблудших, которых она коснулась бледной своей дланью, в ад. Мы знаем их, братья. Праведный да узрит истину, и будет ему дана власть остановить смерть...» Россана побоялась пустить лошадь рысью, потому что не столь искусной наездницей она была, да и седло не позволило бы ей ускользнуть от безумцев. А те наступали, зловеще бормоча под нос: «Дева-чума, дева-смерть. Мы знаем тебя. Мы сожжем твою гнилую плоть, и вернется радость в наши земли». Один из них нес факел, обмотанный опаленной ветошью - и вот уже стукнул кремень о кресало, и искры перебежали на трут - в темноте заклубился беловатый дым, и запахло серою. Неужели они посмеют тронуть ее? Пугливая кобыла дернулась, а Россана зашептала про себя молитву и закрыла глаза. Ушей ее достиг дробный топот копыт по земле - неужели он подоспел вовремя? Она не смела глянуть назад и только слышала возгласы боли и шум, лязг металла, рассекающего воздух. Потом все смолкло. - Ваша правда, мадонна. Не стоило мне вас оставлять. Едемте, пока не подоспели другие помойные крысы. Эти уже вам не повредят. Простите меня. Россана подняла ресницы и увидела, что пыль на дороге свернулась, залитая кровью ее обидчиков. Край ее платья и ноги кобылы тоже покрылись крупными алыми каплями. На вишневом бархате это было почти не видно. Но Россана знала, что она запятнана, чувствовала в пряном воздухе медный густой запах крови. Ее спутник поравнялся с нею, оттирая меч куском плаща одного из флагеллантов. Тряпицу он бросил в заросли маков на обочине, а отчищенный клинок убрал в ножны. - Едемте. Надвигаются сумерки, а кто знает, кого еще носит на этой забытой богом дороге. Я нашел нам убежище. - Спасибо вам, мессер. - Не надо быть рыцарем, чтобы кромсать падаль. Не стоит вам меня благодарить. Прислушайся я к вашим упрекам ранее, не возникло бы нужды в этом, - он кивнул на распростертые на дороге тела и тлеющий, уже гаснущий факел. - И не мессер я - просто бродячий пес. - Я все собиралась спросить, как мне вас величать. - Зачем вам меня величать - кто я вам? Да и величия во мне нет. Но если вдруг случится такая надобность - Псом и зовите, как делали многие до вас. - Но мессер - разве это христианское имя? - Христианское или нет, имя или прозвание - какое есть. А другого имени нет мне на этой земле - от фамильного я отрекся, а иного не заслужил. Россана кивнула и последовала за черным всадником на узкую, протоптанную его конем тропу в пшенице. С востока набежали сизые облака, поглотили закат, и когда они добрались до дальней хижины на краю села, их накрыло серой полосой дождя. Пес завел коней под навес, ютящийся возле низкой каменной постройки, где в кормушке были заготовлены душистые пуки травы. Россана стояла, трепеща и не смея зайти в дом, то и дело отводя промокшую вуаль от лица. Спутник ее, закончив привязывать лошадей, сам прошел, нагнувшись, в дверной проем, поманив Россану за собой. В доме было темно, и пахло скисшим молоком и гнилью. - Разжигать огня не будем. Неведомо кого может он привлечь. А на сегодня нам достаточно приключений. Тут есть немного фруктов и солонина, если вы голодны, мадонна. И кувшин с водой - я набрал ее из ключа, что нашел в оливковой роще. Немного, но позволит нам дожить до завтра. - Я не столь хочу есть, как пить. И я утомилась. - Вам непривычно такое путешествие, я понимаю. Сейчас мы здесь, чтобы отдохнуть. На лавке там есть свежая солома - я взял ее из сарая. Тут... не было трупов, если вас страшит зараза. Обитатели покинули этот дом. Вам надо поспать. Россана напилась вдоволь из кувшина - вода показалась ей слаще любого тонкого вина, и поела немного фруктов - солонина не внушала ей доверия. Рыцарь ел жадно, временами бросая на деву сумрачные взгляды из-под копны прилипших ко лбу волос. Лицо его, как Россана заметила еще во Фьоренце, было покрыто множественными шрамами - следами давних битв или сражений на ристалище - кто мог это сказать? В который раз Россане подумалось, что лекари в их землях настолько невежественны, что любая дева, владеющая иглой, могла бы залатать рану куда искуснее, чем любой из этих ученых мужей. Но женщинам не дано было врачевать, а тех, кто, вопреки учению церкви, пробовал себя на этом поприще, наказывали столь жестоко, что другим, даже и владеющим тайным знанием заживления ран с помощью металла и трав, было слишком страшно выдать себя. «Ворожеи не оставь в живых» - так сказано в Священном Писании, в книге Исхода. И все же порой Россане приходили в голову такие мысли - о несправедливости и тщете иных заблуждений. Как сейчас, когда глядела она на темное от загара лицо рыцаря и его шрамы, один из которых был особенно жуток - от давнего ожога. Не потому ли не захотел он разжигать огня? Пес - как он сам назвал себя - заметил ее взгляд и нахмурился, если возможно было так сказать о его вечно сумрачном челе. - Вы бы ложились, донна. Уж стало совсем темно. - Это от дождя, мессер. Но вы правы, стоит лечь. - Стоило бы просушить одежду. Здесь сыро и плохо нам будет, если вы заболеете. Россана заалела от его слов. Платье и впрямь вымокло и прилипло к нижней рубахе. Но негоже ей было разоблачаться при постороннем мужчине! Это поставит под сомнение ее честь, а узнай об этом потом ее нареченный, кто знает, не усомнится ли он в ее непорочности. Рыцарь словно услыхал ее мысли и коротко произнес: - Да полно вам. Не буду я смотреть. Если вам так конфузливо в моем обществе, могу уйти к лошадям - заодно и пригляжу за окрестностями. Да и мне там будет покойнее. Не глядя более на нее, он встал и вышел. Россана с облегчением вздохнула, сняла влажную повязку и принялась расшнуровывать корсаж. Распустив завязки, она скинула тяжелое платье, развесила его на протянутой от крюка у двери к стене веревке. Распустила растрепавшуюся косу, убрала в кошель жемчужную нить и устроилась на лавке, накрывшись мокрым плащом. В горнице было зябко, чулки Россаны леденили ноги, а в душе чем дальше, тем больше разрастался стыд за то, что она вынудила доброго рыцаря ночевать в стойле. Но выйти и пригласить его в дом она не решилась. Усталость взяла свое, и Россана задремала. Пробудилась она от потрескивания огня, почувствовав, что согрелась. Россана приоткрыла глаза и увидела, что большой очаг растоплен, ее плащ занял место на веревке рядом с верхним платьем и повязкой, а сама она до плеч укрыта сухой, плотной тканью незнакомого ей светлого плаща. Рыцарь возвратился и сидел теперь у огня, отхлебывая что-то из фляги и искоса наблюдая за ней. Ей стало неловко и жутко. По крыше барабанил дождь, и поэтому выгнать своего спасителя на улицу она бы не смогла. Прозывается он Псом или нет, не дело вынуждать его коротать ночь в холоде в обществе коней. Россана вздохнула и притворилась, что крепко спит, кожей чувствуя на себе его пристальный взгляд. Негоже ему так пялиться на чужую невесту - нареченную его сеньора, хоть бы и бывшую. А не будь она обещана другому? От всех этих мыслей дремота почти покинула ее, а душу затопил стыд и злоба на рыцаря - за неловкость их положения и мятеж, что вызвало в ней его внимание. Россана знала, что благородной деве не пристало гневаться, что украшение девы - снисходительность к мужеским повадкам и томлениям плоти, ибо для них это часть естества, но сколь ни пыталась она утихомирить свой разум, тем больше тонула в растерянности, желая оборвать этот молчаливый диалог, возникший против ее воли. Нет, он не рыцарь. Благородный муж не стал бы искушать ее взглядами и даже присутствием. Галантный кавалер отворотил бы свое лицо, подкрепляя себя молитвою в стремлении уберечь и себя и даму от греха. А этот наемник так смотрит, словно... Словно имеет на это право. Россана повернулась на лавке и натянула на себя ткань. И, почувствовав на себе его запах - незнакомый, терпкий, мужской, дразнящий - в растерянности замерла. Выходит, единственное сухое одеяние, извлечённое, вероятно, из его сумы, он отдал ей? Не стоило его все же судить так строго. Россана, словно от жары, приспустила одолженный плащ до плеч, выпростав руку поверх ткани, убрав с шеи волосы и открывая затылок. Как говорила ей ее балья, девы - цветы, а юноши - мотыльки, порхающие вокруг. А однажды найдется и мужчина. Тот, что не станет увиваться понапрасну, а попросту сорвет цветок и станет первым и законным его хозяином. Если она цветок - то стоит ли противиться взглядам? Разве не за тем бог создал сады, чтобы ими любоваться? Эта мысль успокоила встревоженную деву и приманила обратно спугнутый ее сон. А неназванный рыцарь так и провел ночь, то впадая в забытье, то глядя на нежную шею под копной золотистых кудрей и время от времени подбрасывая в ненавистный огонь - почти такого же цвета, что и ее локоны - еще дров, чтобы его дама не замерзала.