ти Сансы, но предполагал худшее. И кто знает, сумеют ли они найти подходящий транспорт в Местре. Сандор не хотел брать машину, предполагая завалы и блоки на дорогах. Тем более, он не умел водить. Ему разрешили пройти курс вождения на мотороллере, плюс он неплохо управлялся с моторкой. «А курсы вождения венецианцу ни к чему», - ехидно прокомментировал настоятель, когда Сандор об этом заикнулся. Так что либо надо было сажать за руль Сансу, в надежде на то, что она, как девочка из богатой семьи, была обучена чему надо, либо - и этот вариант Сандору нравился больше - они выберут себе где-нибудь пару «моторино» и рванут на них. Пока. Но эта его задумка пока была неосуществимой. Надо было объехать - или обплыть - блокпосты и мост. Он уставился направо, в сторону аэропорта Марко Поло. Именно туда они и поплывут. Там всегда много транспорта. Сандор летал всего лишь однажды - когда настоятель взял его в Рим. Это было три года назад. Тогда он запомнил мало - только сумятицу и суету воздушного вокзала, и уходящие вниз перламутровые полосы залива, пронизанные черными венами взлетных полос. Отрываться от земли было страшно - и все же сейчас бы он с радостью ее покинул. Если бы было можно. А теперь аэропорт может послужить им только перевалочным пунктом. Авиация, как и большая часть изобретений человечества, без специалистов оказывалась не у дел. Сандор в очередной раз попытался отключить мозги и заснуть. На ум все время лез мертвый полицейский. Тот, что мог быть Григором, но, конечно, им не был. Звери не умирают так просто. Такая смерть - для людей. А брат всегда был неведомым науке чудищем - такому и гибель полагается нечеловеческая. Как и ему самому. Поэтому в душе Сандор твёрдо верил, что «Морфей» его не возьмет. Все было логично. Алогичным явлением в этом бестиарии (закономерность существования которого подтверждали каннибалы) была, бесспорно, она. Как затесалась эта красивая птичка в ряды пациентов-уродов, неважно, моральных или физических? Какие тайны скрывала она под безупречной внешней оболочкой? Эти мысли довели Сандора до желания побиться головой о стенку исповедальни, но он боялся разбудить свою подопечную - или кем она ему приходилась? Никем, по сути... Он поднялся и вышел, не зажигая свечи и стараясь ступать потише. Шаги по мрамору странно рикошетили от высоченного потолка и светлых, увешанных изображениями деяний святого Стефана стен. Фонарь с улицы (почему они еще горят - непонятно?) причудливо освещал статую на надгробии кондотьера, превращая безжизненный камень в подобие плоти - ну вот двинется и тяжело - так, что церковь содрогнется - скакнет к алтарю. Сандор даже не знал, что за герой покоится над кабинкой, где он так и не смог заснуть. Ранее, пока было светло, он попытался прочесть имя и годы жизни похороненного, но надпись была сделана на латыни, а та всегда давалась ему тяжело, несмотря на сетования его воспитателей («Каждый образованный служитель церкви должен знать латынь и греческий!» - «Я не служитель церкви, брат, и никогда им не буду!» - «Зря. При твоих данных и задатках при соответствующем воспитании ты мог бы многого достигнуть! Даже твоя персональная война могла бы послужить на пользу человечеству! Монашество тоже бывает активным. Если не воспитание - то миссионерство или «Опус Деи!») Может, и зря он так решительно отметал для себя эту возможность. Но целибат пугал его - хотя сейчас он наконец начал отдавать себе отчет, что лучше отказ от женщин по собственному выбору, чем одиночество из-за того, что тебя никто не хочет, потому что ты - чудовище. Сандор вздохнул и поплелся к выходу из церкви. Глаза уже привыкли к полутьме, и он решил заглянуть в ее кабинку. Сначала он постоял возле едва колышущейся от незаметных сквозняков, словно призраки гуляющих в церкви, занавески. В исповедальне было тихо - словно там никого и не было. Может, пока он терзался, как дурак, на своем «прокрустовом ложе», она попросту сбежала? Сандор отодвинул плотную шелковистую ткань и вгляделся в черноту узкого пространства. В кабинке пахло свечным воском и старым, натёртым мастикой деревом. И ей - едва ощутимый запах, как теплый ветерок, неизвестно как попавший в стены ледяного склепа, так неуместно и небрежно разносящий в затхлом воздухе аромат дальних полей и цветущих яблонь. Она едва слышно сопела, порой вздыхая, словно от внезапно накативших горьких мыслей. Сандор заметил свою куртку, валяющуюся под скамейкой, но, несмотря на холод в церкви, поднять ветровку и вновь накрыть дремлющую девушку побоялся. Может, она чутко спит и тут же пробудится, окатив его волной холода и презрения - ведь он опять подглядывал, вторгался в «ее пространство»! А может, она одна из тех, кому всегда жарко - взять хоть ее платье с открытыми плечами и много еще чем открытым - и его дурацкая тряпка ей вовсе не нужна. Он постоял еще с минуту и вторя ей, вздохнув, вышел. Если бы «Морфей» не убивал, а усыплял на несколько лет, он мог бы заботиться о ней, сторожить ее, как верный пес - и, возможно, стать как-то лучше. Она бы спала, а он бы сидел рядом и читал ей вслух любимые ее дурацкие романтические книги. Возможно, тогда бы он начал понимать ее лучше. И она бы к нему привыкла. Хотя бы перестала шарахаться, проснувшись. Авось и вокруг бы что-то прояснилось - нашлись бы адекватные люди, с которыми можно разговаривать не с помощью тумаков и револьвера. Хотя Сандор отчетливо понимал, что не хочет делить Сансу ни с кем другим. Сейчас у них не было выбора. А если бы он был, она неизбежно бы отвернула свое лицо, как делала это при встречах с ним раньше. Но сейчас Сандор ощущал еще большую отчужденность и одиночество, чем когда он встречался с ней раз в две недели в галдящей толпе. Стена между ними не становилась ниже, напротив, она росла - и это пугало и расстраивало. Но делать было нечего - ему надо было исполнять свой мужской долг, если он правильно это понимал: помалкивать и оберегать ее. Остальное - только химеры. На улице было градусов на семь теплее - если не на все десять. Сандор словно окунулся в теплую воду - или скорее во что-то вязкое, как кисель. Стоячий, тяжелый, полный странных запахов воздух, казалось, задерживал движения, как иной раз случается во сне. Нестерпимо, до оскомины пахло глициниями, к которым примешивался запах гнилой плоти. Сандору неожиданно захотелось как-то нарушить этот висящий топором аромат - хоть закурить, что ли! Но сигарет у него не было: он пробовал дымить пару лет назад, но был пойман за этим настоятелем, который без лишних слов заперся с подопечным в кабинете и заставил того выкурить полторы пачки «Дианы», после чего сигареты неизбежно ассоциировались у Сандора с дичайшей головной болью и мучительной рвотой. Спорить он тогда не стал и был даже отчасти благодарен настоятелю за жестокий урок, но сейчас все это не имело значения. Важно было только одно - запах дыма может привлечь новых «стервятников». Сандор вытащил из кармана коробочку сосалок «Друг Рыбака» и пакетик лакричных конфеток и долго размышлял, какие из них достаточно мерзки, чтобы дополнить его унылое настроение. Выбрав лакрицу, он решительным жестом разодрал полиэтилен и скривился от горьковато-приторного тошнотворного привкуса жестких, прозрачно-черных, как темный янтарь или жженый сахар, конфеток. Хотелось сразу разгрызть и заглотить пакостные сосалки, но он заставил себя растянуть удовольствие. Ненавистный вкус бодрил лучше самого крепкого кофе. Сандор направился к монастырю - ему надо было понять, что там натворили каннибалы и по возможности исправить ситуацию до пробуждения Сансы. В тенистом саду среди магнолий спрятался одинокий фонарь, освещающий мертвенно-бледным галогеновым светом массу темных глянцевых листьев и первые белоснежные, огромные, как кулак Григора, бутоны. Сандор отодвинул ветки олеандра и ступил на импровизированное кладбище монахинь - жертв «Морфея». Могила сестры Габриэлы была, как он и предполагал, разрыта, а труп отморозки выволокли и бросили в самом неприглядном виде с непристойно задранным подолом темной робы. Сандор отвел глаза. Хорошо, что хоть не расчленили. Он, так же не глядя, одернул мертвой дуэнье Сансы платье и побрел в подсобку - за лопатой. Даже при свете фонаря было ясно, что девчонка вырыла слишком неглубокую яму. Но говорить ей об этом он не будет. Как и о том, что нашел в саду. Пусть думает, что они не успели добраться до кладбища. Меньше знает - крепче спит. К рассвету он закончил с могилой и приладил обратно дощечку с надписью и фотографией. Кто-то из каннибалов харкнул на снимок - этого Сандор понять не смог, как не понимал и многих жестов своих сотоварищей по приюту. Бессмысленный акт, что завораживал своей абсурдностью. На Мосту Свободы его почти скрутило от желания подойти к трупу предполагаемого Григора, вернуться и долбануть того ногой по ребрам, как порой делал с ним сам Григор, но Сандор удержал себя от этой дикости. Особенно учитывая, что это был не Григор. И потом, он боялся, что не сможет остановиться и испинает бедный труп так, что от того начнут отваливаться куски. Иногда свое безумие лучше держать в узде внутри. Есть же разница между ним - и каннибалами. По крайней мере, Сандор надеялся, что она есть. Сейчас, пока он исправлял то, что испоганили другие, эта надежда сияла чуть ярче, предвосхищая великолепный, зарождающийся на востоке, за поворотом Каналь Гранде, рассвет, что окрашивал во