женной на переднем плане. Когда-то она сказала Дженне, что эта фигура вносит диссонанс в сцену - как человек, которой в торжественной и печальной ситуации не знает, куда себя деть, не слышит этого беззвучного ритма, которому подчинено действо. Сансе, впрочем, вообще не нравился Тинторетто - слишком пышные формы, слишком вольные позы. Ей больше импонировали более ранние фрески и строгие готические изображения святых и ангелов - почти плоские, без претензии на трехмерность, но завораживающие своей камерностью, цельностью. Она, недовольно шаркая по мраморному в красных и белых ромбах полу, вышла из небольшого помещения, служащего - или служившего, вернее сказать - теперь все, что было им привычно, невозвратно ухнуло в прошедшее время - картинной галереей. Куда теперь? Санса направилась к южной двери - та оказалась не заперта. Кажется, нашлось. Сердце забилось сильнее. Санса потянула на себя металлическую ручку, вышла на площадь и зажмурилась от солнечного света. Впереди привычно хмурился Никколо Томмазео, только она привыкла видеть его с левого бока, а теперь лицезрела его сплетенные на груди руки и кустистую бороду справа. Санса, ежась от порхающего возле нее ветерка - он, словно перекати-поле, гнал через площадь клубок перьев и лиловых опавших цветков глицинии - обогнула церковь, заходя в тень узкой улочки перед фасадом. Справа на верхней ступени обнаружился Сандор, сидящий на мраморе и на вид крепко спящий, прислонившись лохматой головой к витым колоннам готической арки парадного входа. Санса опустилась рядом с ним на корточки, благодаря про себя всех, кого смогла вспомнить - бога, дьявола, фей и другие высшие силы, кто бы то ни был, что помешали ее другу покинуть Венецию - и ее. Солнце поднялось уже высоко - площадь Святого Стефана вся пылала, раскаляясь с каждой минутой все больше. Он обещал разбудить ее на рассвете... Она охнула и подалась вперед, пытаясь поймать едва слышный звук дыхания. Не мог он... Не мог «Морфей» забрать еще и его. Только не его. Внутри все словно закрутилось в тугую спираль, в ушах зазвенело, и на секунду Сансе показалось, что она не слышит ничего - кроме собственного бешеного биения сердца. Она пару раз глубоко вздохнула, пытаясь справиться с накатывающей дурнотой, и заставила себя сосредоточиться. Смотреть на него было страшно, но по-другому было нельзя. Санса никогда так долго не вглядывалась в кого-то, тем более, в лицо мужчины - не брата, не отца. Сначала она смотрела сквозь ресницы, боясь узреть правду, потом, обнаружив, что пугающее ее предположение не подтвердилось, Санса уставилась на дремлющего (все-таки дремлющего, Боже!) со всей пытливостью восемнадцатилетней девушки, впервые оказавшейся перед не подозревающим, что его изучают, парнем. Непохоже, что Сандору удалось хорошо выспаться этой ночью. Он был бледен, словно мертвец, под сомкнутыми веками залегли темные круги, длинные черные ресницы (Санса ненавидела собственные светлые и, когда погода позволяла, красила их тройным слоем темной туши) едва заметно подрагивали. Жив, просто крепко спит. Вот бы сесть возле него и ждать - когда все прекратится, когда этому бреду придет конец, и мир вернётся к исходной, привычной конфигурации. Поджать ноги, вздрагивая от холодящего кожу мрамора, и смотреть на этого, по сути, малознакомого ей юношу было проще, чем говорить с ним, подбирая слова и путаясь в собственных мыслях. Если бы он не был так сильно изуродован, он был бы интересен. Не так, как нравящиеся ей мальчики, разумеется, не как сыновья друзей семьи, не той утонченной, почти слащавой патрицианской красотой (не как тот, который вечно приходил на ум - словно и впрямь на ней было клеймо, но не снаружи, как у Сандора, а глубоко внутри - не вспоминать, не сметь вспоминать...) или даже смазливостью, что притягивала ее подруг, но что-то в нем было - отличающее его от других. Кроме страшенного ожога, разумеется. Санса протянула дрожащую руку, убрала его черную прядь, запутавшуюся в завитушках-цветах барельефа арки, и легко дотронулась до здоровой щеки Сандора. Он уже зарос - она улыбнулась. Арья в такой ситуации орала Роббу: «Поди выбрей эту мохнорылость!» Это было словно сто лет назад - в какой-то другой, не сансиной жизни. Ее неожиданно затопило волной неизвестно откуда взявшейся, незнакомой нежности. Он не покинул ее. Он все еще здесь - рядом с ней. Ждущий ее. Все-таки - несмотря ни на что. Ей захотелось сделать что-то большее: примоститься рядом, прижаться к нему (как это - когда начинаешь ты, а не другой - страшно?). Сандор вздрогнул и проснулся. Уставился на нее, как на привидение, словно не веря своим глазам. Поднял ладонь и дотронулся до ее руки - с еще большим недоумением. Санса отдернула пальцы. - Что ты делала? - Пыталась тебя разбудить. Я сперва испугалась... - Чего - что я перекинулся, и тебе придется выпутываться самой? - фыркнул Сандор и зевнул. Санса раздраженно вскочила и отступила на пару шагов, упершись в ребристую поверхность овивающих арку узоров. Вот тебе и приятное начало дня. Не успел проснуться - уже жаждет продолжать ссору! - Ты, похоже, забыл, что я совершеннолетняя. Мне не нужен костыль, чтобы передвигаться! Вот соберусь - и поеду в Падую, за сестрой. Если ты ставишь вопрос таким образом - боюсь, нам не по дороге. Санса вздернула подбородок, всем своим видом демонстрируя независимость и презрение. В душе ее бушевал ураган. С одной стороны - безумно взбесила эта его фразочка. После нее захотелось развернуться, хлопнуть дверью - церковной, монастырской - ведущей в другую вселенную, возможно - и оставить его одного с его подковырками и ерничеством. С другой стороны, где-то глубоко шептало: «А уйди он - справишься ли сама? Посмеешь ли? Путь долгий...» Это несколько охладило ее пыл. Была и еще одна струя в потоке ее сознания - самая светлая и самая трезвая, шелковой нитью неумолимо вытягивающая ее из мятежа и смуты пламени и теней - всего того сумбура, что творился внутри - к свету. Яркими вспышками переплелись в окончательно запутавшемся мозгу ее вчерашние горькие ночные размышления, утренние сожаления и то щемящее чувство, что возникло у Сансы при виде спящего Сандора и что теперь почти затерялось, ускользнуло, вытесненное гневом и возмущением - и ей было до слез жаль этой утраты, словно от осознания необратимости момента. Все эти мысли, по видимому, каким-то образом отразились на лице, потому что Сандор, угрюмо взирающий на нее снизу вверх, привычно завесившись давно не стрижеными лохмами, вдруг перестал хмуриться и озадаченно потер щеку - в том месте, где Сансина рука недавно коснулась его. Санса, все еще в смятении и не зная, что сказать - но вспышка гнева прошла, как грозовое облако, утянутое вперед шальным ветром - уставилась на лепешку жвачки, что прилипла к пронизанному коричневатыми жилками мрамору ступеньки. Они помолчали еще минуту: она - глядя невидящим взором под ноги, он - изучая ее смущенное и сердито-беспомощное лицо. В тот момент, когда Санса было уже собралась с духом, чтобы извиниться за вчерашнее - она пришла к выводу, что его недавняя реплика была напрямую связана с вечерней сценой, и что, в общем, она ее заслужила - Сандор вдруг резко поднялся и, отвернувшись от нее, бросил: - Не бери в голову. Нам лучше двигаться вместе. Пока. Там дальше видно будет. Эта его фраза, сказанная бесстрастным голосом, задела ее чуть ли не больше, чем предыдущая. Сансе почему-то вспомнилось, как она лет пять назад, в пылу пубертата, доказывала матери, что ей совершенно необходимо иметь свой собственный мотороллер - а мама доходчиво-ласково, как малолетней, объясняла, что дороги в предгорье не приспособлены для двухколесного транспорта, что придется подождать несколько лет и сразу задаться целью получить автомобильные права. Санса отлично знала об отрицательном отношении и матери, и отца к моде на «моторино», но лучшие ее подруги гоняли в школу на своих новеньких Хондах и Ямахах, и она хотела быть не хуже других. Своего она тогда так и не добилась, но ощущение унижения от материнского снисходительного тона запомнила. Сейчас у нее возникло похожее чувство. Словно разница между ней и Сандором не каких-то там пять или шесть лет, а все пятнадцать, и он - умудренный опытом взрослый мужчина, а она - капризная дуреха, которая не знает, что требует. Санса больше для себя покрутила головой и буркнула: - Как знаешь. Если я тебя не задерживаю... Он серьезно посмотрел на нее, и Сансе вновь стало стыдно. - Я задержался тут из-за тебя, да. Но теперь мы может стартовать, полагаю. - Ну да - чем скорее, тем лучше! - Только переоденься сперва, ага? Санса покраснела. Нет, надо же быть такой дурындой! - Да, конечно. Ты можешь подождать меня здесь... Возьми куртку... - Нет, - отрубил Сандор. - Хватит с меня, и с тебя тоже. Не знаю, как тебе, а мне до смерти надоела эта долбаная игра на нервах. Я подожду тебя за дверью твоей спальни. И это не обсуждается. А куртку оставь. Мне не холодно. - Окей... - пропищала вконец растерянная Санса. Он заботится о своих нервах - или переживает за нее? Это было и приятно, и слегка раздражало. Все же он воспринимает ее как младенца-несмышленыша. Санса, сердито комкая болтающиеся на поясе концы рукавов Сандоровой ветровки, поплелась за ним к монастырю. Они молча пересекли площадь и зашли в тень сада. Санса совсем позабыла о мародерах и теперь вжала голову в плечи, проходя мимо кладбища. А там ничего такого не оказалось. Импров