Вечер первый. Рандеву у изгороди
Он уже стоял у ворот - как обычно, прислонившись спиной к облезающему, тронутому коррозией, выкрашенному в цвет, бывший когда-то кремовым, металлу, не глядя на нее, словно ему и не было никакого дела, что там происходит у входа. Словно он просто притулился тут отдохнуть, на минуту перевести дух и проследовать дальше, по своим неведомым делам - незнакомец диковатого вида на две головы ее выше, с вечно нечёсаной копной темных волос. Санса остановилась на пороге и наклонилась, нащупывая заныканный справа от низкой ступени брусочек дерева, что тут же вставила между дверью и косяком, не давая тяжелой темно-зеленой створке с автоматическим замком захлопнуться. Он искоса глянул на ее возню и привычно криво ухмыльнулся, чем вызвал у Сансы неожиданную волну с трудом скрытого под маской напускного безразличия душевного трепета. Его редкие визиты чем дальше, тем больше всколыхивали у нее в душе не желающие потом долго утихать бури, но Санса продолжала спорить с собой, много часов после с упорством повторяя: «Это ничего не значит. Просто я чувствую себя одиноко - вот и все. И для него это тоже так. Он мне как брат - ну, или что-то такое. В конце концов, надо же с кем-то разговаривать. А потом, приходи он чаще - может, всего этого сумбура в голове не было бы». Самоубеждение имело мало успеха, но пару дней назад Санса наконец, где-то вычитав что-то касающееся животрепещущей темы дружбы и любви, вывела для себя формулу, которую твердила себе, как утреннюю и особенно вечернюю мантру: «Если люди общаются только потому, что других вокруг нет, называть их друзьями - это то же самое, что говорить, что волки, запертые в одной клетке, рано или поздно станут братьями. Это даже не дружба, а просто стечение обстоятельств». На дружбу это и впрямь похоже было мало. Санса не припоминала, что при стуке в дверь одной из ее подруг или товарок по пансиону у нее когда-нибудь так колотилось сердце или потели руки. Наверное, это все жара. И быстрый бег по лестнице. Она просто запыхалась и перенервничала в кабинете настоятельницы, только и всего. Они едва знают друг друга. Да и вышло все случайно. Если бы не этот таинственный мор, никогда бы они общаться не стали, даже не пересеклись бы. Две недели назад она возвращалась после посещения сестры в соседнем городе и неожиданно, слезши с поезда на вокзале Санта Лючия, попала в беснующуюся толпу, рвавшуюся в обратном направлении. Оказалось - она поняла это из обрывков тревожных фраз толпящихся паникующих людей - что границы города перекрывают, мост Свободы перегораживают блоком, и тот поезд, на котором она только что приехала, немедленно отправляется в обратный путь - в последний рейс на материк. Санса стояла посреди перрона, огорошенная и не знающая, что делать - то ли идти в монастырь, то ли ехать обратно к сестре и забирать ее из ее средней школы для девочек. Кто-то, пробегая, толкнул ее, и она едва не упала. Люди звериной толпой, распихивая друг друга локтями и выплевывая самые бранные виртуозизмы, старались набиться в уже заполненные до предела вагоны, отталкивая беспомощных, призывающих к порядку вагоновожатых. С одного из них слетели очки и Санса с ужасом, желая ему помочь и понимая, что она даже себе-то помочь не может, зажатая в тиски потной человеческой массы, наблюдала, как он, чуть не плача, смотрит под ноги, где, видимо, столь нужный ему предмет стерли в труху сотни шаркающих подошв. Прижавшийся к ней на минуту старик больно дал ей локтем в солнечное сплетение, и она охнула, сгибаясь от боли и готовая осесть под ноги бегущим, когда ее неожиданно выволокли из этой живой реки и оттащили к противоположному пустому краю платформы за поддерживающую навес над перроном колонну. Пока она приходила в себя, опершись на урну, разделенную на три сектора, размеченных яркими цветами для выбрасывания разного типа мусора: оранжевым для бумаги, зелёным - для органики и синим - для пластика, каждый «ломтик» аккуратно застелен целлофановым пакетиком - ее незнакомый спаситель мрачно взирал на нее из-под спутанных, влажных от жары прядей, падающих на глаза. Она уже видела это лицо - такое забыть сложно. Санса не знала, что ее больше пугало - волчий взгляд или неприятного вида ожог, разделяющий лицо пополам. Периодически она наталкивалась на этого парня - хотя, скорее, это все же был уже не юноша, а молодой мужчина - в центре, когда они с подругой Дженной по субботам ходили в кондитерскую на площадь Святой Маргариты - есть пирожные, пить кофе и просматривать книжные новинки в лавочке букиниста. Чем он занимался, было непонятно. То таскал здоровенные тележки с грузами по крутым ступенькам горбатых мостиков, то сопровождал каких-то монахов, возвышаясь над ними, подобно демону из ада - всегда в черном, всегда в темных очках, а однажды Санса видела его за рулем моторки, что шла в направлении Сан Марко. Вот там она разглядела его ожог - потоки воздуха сдували волосы от лица, расправив их веером за спиной правящего небольшим катером, а парень впервые смотрел не вниз с привычным мрачно-сосредоточенным лицом, а явно наслаждался встречным ветром. Дженна толкнула ее тогда локтем и сказала: «Смотри, тот самый дикий фрик. Лучше умереть, чем жить с такой физиономией, не находишь? И что с ним произошло - в детстве упал лицом в камин?» Сансе стало стыдно за то, что подруга сказала, и даже за себя - что она это выслушала, привычно улыбнувшись и тут же внутренне себя за это одернув. Иногда Дженна теряла всякий стыд. Она мрачно покосилась на подругу, сняв солнечные очки и сделав укоризненное лицо, и потом перевела взгляд на предмет, о котором шла речь - лодка уже почти достигла поворота. В этот момент водитель обернулся и тоже, подняв темные стекла, уставился прямо на нее. Санса, завороженная его взглядом, не смогла отвести глаз и так и таращилась на мужчину, пока он не отвернулся, направив катер за выступ кирпичной стены и изящно вписавшись в поворот. «Поздравь себя с поклонником, Старк! Этот красавец втюрился в тебя! Чуть в стену не врезался - видела?» - захихикала Дженна. Санса, не поддержав подругу, мрачно осведомилась, все ли у нее в порядке с головой. Обидчивая Дженна тут же надулась, и остаток пути они прошли в нарочитом молчании, стараясь держаться подальше друг от друга, насколько это позволяли узкие переулки. Дженна не была злопамятна, возможно, из-за пустоголовости и поверхностности, и уже на следующий же день прискакала к ней в комнату с утра, как всегда, что-то чирикая. Они еще несколько раз мельком видели в городе обожжённого мужчину, но Дженна, странным образом, несмотря на то, что обладала весьма короткой памятью, прошлый урок запомнила и больше темы «поклонника» не поднимала. Впрочем, Санса готова была поклясться, что дружба их с того дня у мостика пошла врозь - по крайней мере, она сама к приятельнице сильно охладела, хоть раньше они были «не разлей вода», и все не могла выкинуть из головы ее слов. Когда за Дженной приехал из Болоньи отец, та рыдала, прощаясь с подругой, и клялась, что будет ей звонить каждый день. Позвонила она лишь однажды - сказать, что ее мать умерла, а ее отправляют на юг, к родным. Иногда Санса спрашивала себя, что же стало с Дженной, и надеялась, что с дурашкой все хорошо. По воскресеньям она поминала ее в своих молитвах за здравие - не зная, как