о что приехала, немедленно отправляется в обратный путь - в последний рейс на материк. Санса стояла посреди перрона, огорошенная и не знающая, что делать - то ли идти в монастырь, то ли ехать обратно к сестре и забирать ее из ее средней школы для девочек. Кто-то, пробегая, толкнул ее, и она едва не упала. Люди звериной толпой, распихивая друг друга локтями и выплевывая самые бранные виртуозизмы, старались набиться в уже заполненные до предела вагоны, отталкивая беспомощных, призывающих к порядку вагоновожатых. С одного из них слетели очки и Санса с ужасом, желая ему помочь и понимая, что она даже себе-то помочь не может, зажатая в тиски потной человеческой массы, наблюдала, как он, чуть не плача, смотрит под ноги, где, видимо, столь нужный ему предмет стерли в труху сотни шаркающих подошв. Прижавшийся к ней на минуту старик больно дал ей локтем в солнечное сплетение, и она охнула, сгибаясь от боли и готовая осесть под ноги бегущим, когда ее неожиданно выволокли из этой живой реки и оттащили к противоположному пустому краю платформы за поддерживающую навес над перроном колонну. Пока она приходила в себя, опершись на урну, разделенную на три сектора, размеченных яркими цветами для выбрасывания разного типа мусора: оранжевым для бумаги, зелёным - для органики и синим - для пластика, каждый «ломтик» аккуратно застелен целлофановым пакетиком - ее незнакомый спаситель мрачно взирал на нее из-под спутанных, влажных от жары прядей, падающих на глаза. Она уже видела это лицо - такое забыть сложно. Санса не знала, что ее больше пугало - волчий взгляд или неприятного вида ожог, разделяющий лицо пополам. Периодически она наталкивалась на этого парня - хотя, скорее, это все же был уже не юноша, а молодой мужчина - в центре, когда они с подругой Дженной по субботам ходили в кондитерскую на площадь Святой Маргариты - есть пирожные, пить кофе и просматривать книжные новинки в лавочке букиниста. Чем он занимался, было непонятно. То таскал здоровенные тележки с грузами по крутым ступенькам горбатых мостиков, то сопровождал каких-то монахов, возвышаясь над ними, подобно демону из ада - всегда в черном, всегда в темных очках, а однажды Санса видела его за рулем моторки, что шла в направлении Сан Марко. Вот там она разглядела его ожог - потоки воздуха сдували волосы от лица, расправив их веером за спиной правящего небольшим катером, а парень впервые смотрел не вниз с привычным мрачно-сосредоточенным лицом, а явно наслаждался встречным ветром. Дженна толкнула ее тогда локтем и сказала: «Смотри, тот самый дикий фрик. Лучше умереть, чем жить с такой физиономией, не находишь? И что с ним произошло - в детстве упал лицом в камин?» Сансе стало стыдно за то, что подруга сказала, и даже за себя - что она это выслушала, привычно улыбнувшись и тут же внутренне себя за это одернув. Иногда Дженна теряла всякий стыд. Она мрачно покосилась на подругу, сняв солнечные очки и сделав укоризненное лицо, и потом перевела взгляд на предмет, о котором шла речь - лодка уже почти достигла поворота. В этот момент водитель обернулся и тоже, подняв темные стекла, уставился прямо на нее. Санса, завороженная его взглядом, не смогла отвести глаз и так и таращилась на мужчину, пока он не отвернулся, направив катер за выступ кирпичной стены и изящно вписавшись в поворот. «Поздравь себя с поклонником, Старк! Этот красавец втюрился в тебя! Чуть в стену не врезался - видела?» - захихикала Дженна. Санса, не поддержав подругу, мрачно осведомилась, все ли у нее в порядке с головой. Обидчивая Дженна тут же надулась, и остаток пути они прошли в нарочитом молчании, стараясь держаться подальше друг от друга, насколько это позволяли узкие переулки. Дженна не была злопамятна, возможно, из-за пустоголовости и поверхностности, и уже на следующий же день прискакала к ней в комнату с утра, как всегда, что-то чирикая. Они еще несколько раз мельком видели в городе обожжённого мужчину, но Дженна, странным образом, несмотря на то, что обладала весьма короткой памятью, прошлый урок запомнила и больше темы «поклонника» не поднимала. Впрочем, Санса готова была поклясться, что дружба их с того дня у мостика пошла врозь - по крайней мере, она сама к приятельнице сильно охладела, хоть раньше они были «не разлей вода», и все не могла выкинуть из головы ее слов. Когда за Дженной приехал из Болоньи отец, та рыдала, прощаясь с подругой, и клялась, что будет ей звонить каждый день. Позвонила она лишь однажды - сказать, что ее мать умерла, а ее отправляют на юг, к родным. Иногда Санса спрашивала себя, что же стало с Дженной, и надеялась, что с дурашкой все хорошо. По воскресеньям она поминала ее в своих молитвах за здравие - не зная, как и о большинстве тех, за кого просила - не слишком ли запоздали ее слова и свечи. О незнакомце с катера, к слову, Санса вспоминала куда чаще - до тех пор, пока он не спас ее от беснующейся толпы. С тех пор он был в ее мыслях постоянно, как что-то неизбежное, связанное с безнадежной ситуацией вокруг. Чем страшнее становилось, тем чаще Санса задумывалась о том, на кого можно было положиться. На него - можно было. Но имела ли она на это право? И чем ей потом придётся за это заплатить? Так или иначе, она понимала, что, как она ни тормозила, их судьбы уже были переплетены, перепутаны в той же связке, что и нити жизни сестры Габриэлы, мрачного Джакомо и всех тех безымянных, кто еще относился к царству живых в этом городе смерти. Он тоже отдавал себе в этом отчет - являясь, как по повинности, два раза в неделю навестить ее, как сейчас, замирая у ворот, словно статуя, поддерживающая изгородь от нападок невидимых врагов. - Привет! Так и будешь стоять ко мне спиной? - Тебе-то что? Кому надо на меня смотреть? - Если уж пришел, покажись. Глупо же. Он резко обернулся. - Не понимаю, зачем тебе вообще общаться с дураком? - Затем, что ты же все равно здесь. Если я тебя раздражаю, зачем ты вообще приходишь? - Не хочешь - не буду. Давно пора. - Ну, хватит. Что ты, как маленький? Я тебе рада. - И на том спасибо. И нет. - Нет - что? - Ты меня не раздражаешь. Ну, может, иногда. Когда, как сейчас, выходишь босая. Санса с недоумением покосилась на собственные ноги, досадливо отметив про себя, что на большом пальце перламутровый лак начал облезать. Интересно, ее собеседник тоже обратил на это внимание? Говорят, мужчины не замечают таких мелочей - но он внимательный, кто его знает? Что она босиком, он тут же узрел. - А что такое? - То, что тут грязный город, где повсюду валяется говно голубей и осколки пивных бутылок, а не изумрудная травка альпийских лугов. Нафиг ты ходишь без обуви? - Туфли очень стучат по мрамору. Сестра Габриэла могла заметить, как я спускаюсь. - Старая ведьма еще жива? - Да. Не называй ее так. - А как мне ее называть? Она же тебя околдовала! Давно надо отсюда валить - а ты еще тут, - Он раздраженно поморщился и сплюнул на пыльную мостовую. Наверняка ей назло, подумала Санса. - Ты сам-то тут тоже! Если надо - чего же не валишь? Он бросил на нее быстрый взгляд из-под нахмуренных бровей - одной целой и одной почти незаметной от ожога, больше напоминающей шрам. - Есть дела незаконченные. Санса только сейчас заметила, что у него разбита губа. - Сандор, что у тебя со ртом? Он оттер кровь костяшками правой руки и вытер тыльную сторону ладони об джинсы - сегодня, для разнообразия, черные. - Ничего. Споткнулся на мосту. Фонари не горят. Тебе не все равно? - Нет, если я спрашиваю. Подожди, я платок тебе дам. Руки, наверное, не очень чистые, а еще не хватало занести инфекцию в ссадину. Он хмыкнул: - Ага, это будет сильно - все мрут от таинственной болезни, а я для разнообразия перекинусь от сепсиса. Санса пошарила в незаметных, но крайне удобных глубоких карманах платья и нащупала там маленькую пачку бумажных платочков. Вытащила один и, просунув руку между прутьями изгороди, промокнула вновь выступившую на губах Сандора кровь. Он перехватил ее руку, и оба вздрогнули. Это был первый их контакт - после того случая на вокзале. - Не надо, я сам. Я не привык, чтобы кто-то вокруг меня квохтал. Спасибо за платок. - Возьми всю пачку. У меня наверху есть еще. - Не надо, обойдусь. Тебе самой пригодятся - слезы после молитв оттирать. Тебе же нельзя выходить - откуда ты потом возьмешь еще? На пути обратно зарулю в аптеку и наковыряю чего-нибудь. Ты права - я уже пару часов мотаюсь по городу, а в общественных заведениях воды уже нет, так что руки мыть только в колонках на улице или в канале. - Ага, после канала они будут еще грязнее. Оба рассмеялись. - Что слышно в городе? Сандор пожал широкими плечами. - Ничего. Пусто. Зашел в кафе Флориан. Выпил на веранде две бутылки лимонада - совершенно бесплатно. На помосте - там, где музыку тренькали на рояле раньше - две чайки трепали труп собаки. Этакий варварский концерт. Орали они здорово. Громче, чем предыдущие исполнители. - Фу. Значит, собаки тоже? - Да. И кошки. И ходят слухи, что лошади туда же, заражаются. И коровы. Все домашние. А вот птицы - нет. Город полон чаек. А голуби все попрятались - в кои-то веки. Все эти морские пернатые заполонили улицы, ходят, как полицейские, по переулкам и орут так же мерзко. И срут где попало. - А что делают чайки на улицах? Зачем они тут? Сандор бросил не нее еще один из своих коронных недоумевающе-мрачных взглядов, которые означали «Ты стебешься или просто дурочка?» - Хм... Тут, ты понимаешь, люди не все умирают в свои