— В конечном итоге это отчаянный план, — медленно произнес Смит, — но столь дерзкий и хитроумный, что у него есть некоторый шанс осуществиться.
Рэнди Блюменталь, самый молодой из всех, за исключением Уиздома Тубирса (оба парня моментально стали друзьями), прочистив горло, спросил:
— Так сколько нас сможет проникнуть в форт?
— Если Смит не возражает, — Холден тут же принял решение, — ты вместе с Уиздомом будешь среди тех, кто нанесет удар по их противовоздушным установкам. Рэнди — ты уже опытный и если не возражаешь, чтобы вы с Уиздомом поработали вместе, все пройдет хорошо.
— Какие возражения, — ответил Рэнди, взглянув на сидящего рядом паренька.
— Хорошо, — Холден кивнул, — но, отвечая на твой вопрос подробней, скажу: мы сможем перебросить в форт сто — сто двадцать пять человек. В лучшем случае нас будет в четыре раза меньше. Но на нашей стороне эффект неожиданности. А когда мы освободим пленных, перевес противника уменьшится в два раза или еще больше. Я исхожу из того, что большая половина пленников от истощения не сможет взять в руки оружие.
— Кроме того, — продолжал Холден, — у нас весьма крупные силы за стенами форта, которые способны атаковать из засады любых наших преследователей. Весь гарнизон, конечно, за нами не бросится, на это я и не рассчитываю. Я рассчитываю на то, что, когда главные ворота форта откроются и преследователи ринутся за нами, наши силы, ждущие за стенами, ворвутся внутрь и захватят форт. По моим расчетам, «Ударные отряды» потеряют человек семьдесят пять — сто и отправят за нами в погоню сто — двести. Значит, численность гарнизона сократится вдвое. Так что Боб и его индейский отряд… Я думаю, Билл Раннингдир будет прекрасным связным между нами, правда?
Раннингдир на миг задумался, затем утвердительно кивнул.
— В общем, — излагал далее свой план Холден, — Боб и Билл поведут индейские силы на форт, заберут оттуда все необходимое и уничтожат укрепление. Таким образом форт стирается с лица земли. Даже если нам на поезде не повезет, то преследующим нас «ударникам» все равно будет некуда возвращаться и нечем питаться.
— Удостоверься, — обратился он к Бобу Тубирсу, — чтобы на всех фермах, ранчо и во всех прочих местах знали, что сделать для самозащиты. Ведь оставшиеся «ударники» вконец озвереют от голода и будут набрасываться на любое жилье, попавшее им на глаза.
— Мои люди будут готовы. И белые тоже.
— Одна из самых главных задач, — заметил Лютер Стил, — освободить как можно больше пленных офицеров, переправить их в безопасное место, оздоровить, снабдить дорожными документами и переправить туда, где они принесут наибольшую пользу, чтобы они могли поднять свои бывшие подразделения за Конституцию, против Маковски.
— Давайте не забывать о мерзостном мистере Маковски, — вставил Смит. — Если он отправился в место, носящее его имя да еще в сопровождении Ховарда Таунса, мы должны сделать все возможное, чтобы захватить либо, при необходимости, уничтожить их.
— Рад, что ты говоришь это, — сказал Смиту Холден. — Оптимальный вариант — похитить Маковски и Таунса и использовать их для торга с ФОСА и «Ударными отрядами». Но если захват не получится, их надо убить. Конечно, любая смерть достойна сожаления, но другого выхода у нас нет.
Холден посмотрел в глаза Уиздому Тубирсу. Они даже не моргнули…
— Задача, стоявшая перед «Патриотами» и их союзниками из числа коренных американцев, была грандиозной, а ее выполнение требовало предельного риска, — говорил он людям, собравшимся на Капитолийском холме, и вновь его глаза остановились на статуе. — Тогда я понял, что история разворачивается у меня перед глазами, что если мы потерпим неудачу, наша страна, какой мы ее знали и надеялись возродить, погибнет навеки; что если мы победим, то происшедшее станет легендой.
Уиздом Тубирс посмотрел в глаза жены, затем матери и наконец в глаза Мэтью Смита, человека, который был для него единственным отцом…
В маленькой конюшне Уиздом Тубирс смотрел, как Мэтью Смит кладет сено Араби. Мэтью уже накормил серую кобылку Уиздома, затем остальных лошадей и лишь потом обратил внимание на Араби. Подбросив сено в одно из стойл, Уиздом спросил:
— Почему ты всегда кормишь Араби последней?
— Почему, по-твоему, я кормлю Араби последней? — Мэтью был несколько удивлен вопросом; он сдвинул большим пальцем со лба черную ковбойскую шляпу и повернулся к Уиздому.
— Я знаю, у тебя есть на то какая-то причина.
— Спасибо. Так какая же причина?
Уиздом задумался, но в конце концов пожал плечами и произнес:
— Сдаюсь.
— Причина очень простая, — Мэтью засмеялся. — Перебравшись в эту хижину, мы стали испытывать некоторые перебои в снабжении, так ведь?
— Да, конечно.
— Нам не хватало кофе, чая, еще некоторых припасов. Так вот: Араби — самая сильная и быстрая из наших лошадей. Но твоя кобыла почти не уступает ей ни в силе, ни в быстроте. А я на несколько фунтов тяжелее тебя. Так что при равных условиях ты на своей лошади будешь скакать заметно быстрее, чем я. В Араби, конечно, есть арабская кровь. А арабские кони издавна привыкли претерпевать трудности. Так что я всегда кормлю твою лошадь первой. Так я достигаю наилучшего сочетания коня и всадника. Понимаешь? Простая логика. Ты почти не уступаешь мне в росте. Если б я, как и ты, весил сто сорок восемь фунтов, то кормил бы Араби первой. Теперь ясно?
Уиздом кивнул и принялся вновь кидать сено…
Рози принесла жареную оленину. Но Холден не смотрел на еду, хотя устал, провозясь с грузом, и съел за ленчем лишь яблоко и сэндвич с арахисовым маслом.
Рози была прекрасна.
Ее волосы — он заметил, что они стали длиннее — были теперь завязаны бантиком, а сама она переоделась в простую белую блузку, серую кофточку на пуговицах и длинную серую вельветовую юбку. Ее словно окружал некий ореол, которого он раньше не видел. Поставив поднос с олениной, она улыбнулась серо-зелеными глазами и вернулась на кухню.
Все, стоявшее на столе, пахло изумительно. Из мяса подавалась исключительно дичь: олень, луговой цыпленок, дикий кролик. Хлеб был только из печи, а торт и пирог ожидали своей очереди на кухонном столе.
— Моя сестра — потрясающая повариха, — Боб Тубирс не скрывал восторга. — Похоже, что и твоя подруга неплохо справляется.
— Да, она хорошо готовит, — согласился Холден, по-прежнему не отводя глаз от Рози.
Дверь снаружи распахнулась, и он сразу потянулся к «Беретте» на поясе, но это были лишь Смит и молодой Уиздом, накормившие лошадей.
Дрова трещали в камине.
Рози вернулась из кухни с тарелкой дикого риса, поставила ее на стол и села в кресло рядом с Холденом.
Смит и Уиздом вновь вошли в комнату, причесавшись и помывшись после работы на конюшне.
Смит сел во главе длинного стола, Лилли — напротив него, на другом конце.
Уиздом уселся напротив Рози.
— Ну что, Уиздом, прочтешь молитву? — произнес Мэтью Смит.
— Боже, — кивнув, начал юноша, — давший нам мозг, чтобы думать, руки, чтобы превращать абстракцию в реальность, и мир несказанной красоты, который мы можем одновременно и защищать и употребить себе на пользу, благослови эту пищу и тех, кто собрался за этим столом. Помоги нам и сейчас, и всегда обретать знания, благодаря которым мы станем человечнее и лучше поймем смысл твоего Провидения. Аминь.
Холден поднял глаза, посмотрел на паренька, а затем на его мать и отчима. Подумав об авторстве молитвы, он приписал его Мэтью Смиту.
Под столом Рози сжала его руку. Он сжал ее руку в ответ.
Дэвид Холден подумал о погибшем сыне, о его глазах, неизменно исполненных надежды на счастливое и достойное будущее. Переведя взгляд на юного Уиздома, он произнес:
— Аминь.