Вожак стаи — самый высокий, самый сильный и самый злопамятный — носил имя Крейвин, и сперва он прикинулся дружелюбным.
— Так как тебя зовут? — спросил он Баса в те несколько минут, что предшествовали началу долгих часов работы, молитв и учёбы того дня.
Другие мальчишки, тянувшиеся через кованые железные ворота, заметили новичка и собрались вокруг.
Бас вдруг почувствовал себя неуютно от всего этого внимания, которое не выглядело особенно благожелательным.
— Я Бас, — робко ответил он.
Это вызвало насмешки Крейвина.
— Басёныш-сволочёныш! — сообщил он остальным.
— Басёныш-гнидёныш, — сказал другой.
— Басёныш-подвальный жабёныш!
Мальчишки засмеялись. Крейвин скрестил руки на груди и с прищуром поглядел на Баса сверху вниз:
— Я видел тебя на Лимман-стрит. Живёшь со стариканом Железной Ногой?
Бас смотрел на него, разинув рот. Он был в замешательстве. Он не знал, кто такой этот "Железная Нога". Его дед настаивал, чтобы Бас называл его "Сарж"[1] и никогда — дедом или какой-либо другой вариацией этого слова. Бас слышал, что и другие звали его Саржем — за глаза, а не в лицо. Затем до него дошло, и он кивнул.
Крейвин осклабился:
— Тебе нравится? Ну, знаешь, это из-за его ноги.
Он начал расхаживать вокруг Баса, утрированно хромая и издавая звуки наподобие механических. Другие мальчишки начали корчиться от смеха.
Но не Бас. Он никогда не спрашивал Саржа о его ноге. Не осмеливался. Он знал, что она нередко причиняет старику боль. Он частенько видел глубокий отпечаток этих страданий на его лице. Ещё он знал, что в какие-то дни нога издаёт скрежет, а в какие-то — нет, хотя в этом вроде бы не было никакой особой системы. Он ничем не напоминал те звуки, которые производил Крейвин, но это, кажется, не мешало мальчишкам наслаждаться шуткой.
Крейвин остановился перед Басом:
— Ну, кем ты ему приходишься, а? Новым хахалем?
И снова со всех сторон понеслись мощные взрывы хохота.
— Я... я его внук, — запинаясь, сказал Бас. До него внезапно дошло, что продолжая разговаривать с этим мальчишкой, он с каждой секундой всё глубже роет яму самому себе. Ему нужно как-то сбежать... и он получил такую возможность, хоть это, в конечном счёте, ничего ему и не дало.
Зазвенел бронзовый колокол, и у широких двойных дверей главного здания появился дородный мужчина строгого вида в массивных очках и коричневой мантии из грубого холста с капюшоном. Он рявкнул им, чтобы они шли внутрь.
— Поговорим позже, червяк, — сказал Крейвин, отворачиваясь и уходя внутрь во главе остальных мальчишек.
В тот вечер Бас едва добрался назад до дома Саржа. К тому моменту он уже перестал реветь во весь голос, но по его щекам продолжали течь слёзы. Его одежда была изрезана ножами. Расквашенная губа кровила. Один глаз так заплыл, что он не мог им видеть, а два пальца перестали сгибаться.
Сарж ждал его за расшатанным обеденным столом в центре комнаты, уже выложив на него бинты и мази.
— Сколько раз ты им заехал? — без всяких экивоков спросил он.
Бас не мог говорить из-за рыданий.
— Я спросил, сколько раз? — рявкнул старик.
— Ни одного, — провыл Бас. — Ни одного, идёт? Я не мог ничего сделать!
Старик сердито выругался, затем указал на пустой стул с противоположной от себя стороны стола.
— Садись. Посмотрим, не смогу ли я тебя заштопать.
На протяжении получаса Сарж занимался своим раненым внуком. Он не был деликатным. Он даже не пытался им быть. Бас вскрикивал от боли не менее дюжины раз. Но каким бы грубым он ни был, старик умело управлялся с бинтами, лубками и иголкой с ниткой.
Закончив, он встал, чтобы убрать аптечку. Глядя на Баса сверху вниз, он сказал:
— Завтра пойдёшь туда снова. Они тебя не тронут, пока у тебя всё не заживёт.
Бас отрицательно затряс головой:
— Я не хочу снова туда идти. Не заставляйте меня. Я лучше умру!
Сарж рванулся вперёд вплотную к лицу Баса.
— Никогда такого не говори! — прошипел он. — Не отступай никогда! Никогда не позволяй им победить! Ты слышишь меня, малец?
Бас застыл в полном ужасе. Он был уверен, что старик сейчас разорвёт его в клочья — такое бешенство звучало в его голосе и было написано на этом ужасном лице.