— Самое худшее, что я понял это, как только тебя увидел.
— Что поняли?
— Что тебе удалось выжить.
5
Ветер стих, и на землю мягко ложились красивые пушистые хлопья. Осторожно, непрерывно озираясь, я шел по центру улицы: главное было держаться подальше от темных витрин, за которыми могло скрываться что угодно, шел по следам солдат.
Мы расстались со Старки полчаса назад. Тишину нарушал только затихающий гул дизельных двигателей. Небо снова затянули серые тучи. Позади осталось несчетное количество рекламных щитов, предлагающих никому больше не нужные товары. Расстояние между мной и грузовиками неумолимо увеличивалось, а я все шагал по следам протекторов — арьергард из одного человека.
Рев двигателей казался мне музыкой, потому что был связан с людьми, но он отдалялся все быстрее, а я не находил сил остановиться и следовал за колонной лишь для того, чтобы слышать его; только поэтому я до сих пор не повернул обратно к Центральному парку искать Фелисити. Рокот двигателей напоминал о том, каким невыносимо шумным и суетным показался мне Нью–Йорк в первый день. А теперь, пожалуйста: американская мечта обернулась ночным кошмаром — только вот свидетелей этому почти не осталось.
Старки шел во главе отряда. Один раз он обернулся и заметил меня, но никак не отреагировал: ни взмаха руки, ни угроз — просто зафиксировал мое присутствие и пошел дальше.
Раздалось несколько отдаленных выстрелов. Солдаты остановились, чтобы осмотреться и…
Вдруг совсем близко, справа, послышался какой–то шум.
Я рывком повернулся к разинувшим черные выщербленные пасти витринам. За разбитым стеклом прямо напротив меня что–то мелькнуло, раздался шорох, и гулом разнесся звон от упавшей на пол металлической банки.
Я шагнул назад, и в тот же миг в черном дверном проеме показалось лицо: на меня бессмысленным взглядом смотрел человек — очень худой, осунувшийся, с ввалившимися щеками; на потрескавшихся губах и подбородке засохла кровь.
Охотник. Охотник, утоляющий жажду кровью.
Гораздо выше и крупнее меня, только очень сутулый. Он шарил глазами по улице и заметил меня.
Я замер.
Не отрывая взгляда, охотник вышел на тротуар и остановился. Он смотрел только на меня. Я почти успел забыть этот взгляд, взгляд, в котором не осталось ничего человеческого. По бокам тела двумя безжизненными черными плетями висели обнаженные руки.
Он видел страх у меня в глазах. И выражение его лица изменилось: он понял, что я могу ему дать, и как он может это взять. Цель была определена, решение принято.
Охотник сделал шаг, второй и прыгнул. Я отшатнулся назад и, поскользнувшись, упал на спину, тут же съежился, свернулся в комок, а охотник вскочил сверху…
Раздался громкий выстрел, отразившись эхом на пустынных улицах.
Охотник отлетел на несколько метров и стукнулся об стену. Убитый. В груди у него зияла багрово–черная дыра: кровь почти не текла из иссушенного жаждой тела. Он лежал неподвижно. Теперь совсем, по–настоящему мертвый.
Я вспомнил охотника, которого застрелил возле Рокфеллеровского центра. В пустоте и абсолютной тишине манхэттенских улиц выстрелы показались мне оглушительно громкими. Я тогда посмотрел на упавшего человека, на пистолет в руке, и меня вырвало.
В полусотне метров мой неожиданный друг спокойно опустил еще дымящийся ствол винтовки. Он не помахал мне, ничего не сказал — просто развернулся и направился к своим.
Через полчаса я немного успокоился. К тому времени колонна ушла далеко вперед. Я вернулся на угол Семьдесят третьей улицы Вест и подобрал там брошенный накануне рюкзак. Недалеко от него нашел свою куртку с эмблемой Федеральной спасательной службы Нью–Йорка: она задубела от холода и стала как деревянная. Достав из рюкзака пачку сухофруктов и бутылку сока, я надел замерзшую куртку прямо поверх пуховика, закинул на спину рюкзак, отрегулировал лямки, застегнул поясной карабин, сунул в карманы завтрак и зашагал на восток.
Я не знал, где искать Фелисити: единственной зацепкой было то место в Центральном парке, где мы оба видели охотников, гревшихся возле бочки с огнем. Может, они еще там, а она с ними. Я представлял, как найду ее, как расскажу все, что узнал от Старки — немного, конечно, но в миллион раз больше, чем мне удалось выяснить со дня атаки.
Я перешел через дорогу, остановился и повернулся. Хотел запомнить как можно больше. Взгляд натолкнулся на треснувшую витрину небольшого магазинчика. Я увидел там свое отражение, подошел ближе, уткнулся носом в стекло, но внутри было ничего не разглядеть — только, как в зеркале, отражалось мое собственное лицо. Я устало прислонил лоб к прохладному стеклу и закрыл глаза.