29 июня «укрепленный район» Бобруйска пал. В отчаянном броске ясной ночью мотострелковые и танковые роты 20-й танковой дивизии пробивались из города через советские блокирующие соединения. Командиры трех жестоко потрепанных пехотных дивизий и начальник оперативного отдела 20-й танковой дивизии, подполковник Шонайх, хладнокровно организовывали этот последний прорыв.
Впереди шли гренадеры. За ними последние несколько танков майора Шульце. Затем десять штурмовых орудий капитана Браде. В мучительном сражении им удалось пробиться. Таким образом, по крайней мере часть 41-го танкового корпуса и 35-го армейского корпуса соединились с главными силами. Однако 5000 раненых остались в Бобруйске. Около 80 000 человек спаслись из бобруйской ловушки, когда 4 июля полковник Демме, командир 59-го мотопехотного полка, вышел на отсечную линию 9-й армии с тыловым прикрытием 20-й танковой дивизии. Тридцать тысяч из примерно 100 000. Никто не знает, сколько солдат утонули в вероломной, кровожадной Березине или сложили головы в обширных лесах и болотистых низинах.
Удар Рокоссовского по южному крылу, против немецкой 9-й армии, удался. Он достиг цели раньше графика: Ставка назначила окружение Бобруйска на восьмой день летнего наступления, а фактически оно состоялось на четвертый.
А как развивались события у 3-го Белорусского и 1-го Балтийского фронтов на северном крыле группы армий «Центр», где атакам русских противостояла немецкая 3-я танковая армия? Здесь первой стратегической целью русских являлся Витебск. «Укрепленный район» на Двине окружили двумя мощными клешнями, но прямо атаковать не стали. Еще одна иллюстрация неэффективности гитлеровской стратегии «укрепленных районов».
Сей могучий удар тоже застал командование 3-й танковой армии врасплох. По правде говоря, генерал-полковник Рейнгардт командующий армией неоднократно привлекал внимание к угрозе в этом секторе. Примерно в середине мая в своей оценке ситуации он указывал генерал-фельдмаршалу Бушу на крупное сосредоточение войск противника перед левым флангом армии и сделал отсюда вывод, что основной упор в обороне следует сделать на район севернее Витебска. Однако генерал-фельдмаршал Буш и Главное командование сухопутных войск Германии не согласилось с выводом Рейнгардта. Они не верили в операцию на окружение с целью выйти в немецкий тыл; они крепко держались за желаемое: за то, что основной удар будет нанесен по самому Витебску и поэтому, без сомнения, будет остановлен гарнизоном, действующим как дамба на пути водного потока.
«Что я могу сделать? — неоднократно говорил Буш своему начальнику штаба, генерал-лейтенанту Кребсу, в своем штабе в Минске. — Что я могу сделать ?» Он имел в виду, что невозможно изменить взгляд Гитлера на обстановку. И поскольку ответа на этот вопрос не было, он успокаивал себя мыслями, что опытная 3-я танковая армия станет преградой так или иначе.
Однако армия Рейнгардта уже не имела своей прежней боевой мощи. Почти треть ее дивизий отослали на другие участки фронта. Из своей мощной артиллерии она сохранила менее половины. Единственный резерв составляли 14-я пехотная дивизия и несколько инженерно-саперных батальонов. В тылу армии находились только 201-я дивизия и батальон местной обороны. Но Ставка фюрера действовала так, как будто ничего не изменилось. Нормально: сил меньше, а задачи больше — для немецкого солдата нет ничего невозможного!
Таким образом, действуя в соответствии с директивами Гитлера, Буш к тому же приказал 3-й танковой армии сосредоточить три-четыре дивизии, другими словами, более трети всех ее сил внутри «укрепленного района» Витебска. Протесты были тщетны. Нелепый приказ.
А что мог сделать Рейнгардт? Он получил приказ. Сомнительный, но тем не менее приказ. И этот приказ требовал укрепить Витебск как можно сильнее, развернуть внутри крепости целый корпус с четырьмя дивизиями. Штаб фюрера был убежден, что русские будут штурмовать город, и поэтому считал необходимым встретить их гам двадцатью — тридцатью дивизиями. Однако русские не стали штурмовать, просто обошли крепость с ее четырьмя дивизиями и, таким образом, разрушили всю немецкую концепцию обороны.
Встает вопрос: как могло немецкое командование столь глубоко заблуждаться по поводу сил и намерений противника?
В том, что немецкая сторона не могла проникнуть в главные стратегические намерения советского Верховного Главнокомандования, ничего удивительного нет—у них просто не было агентов внутри высшего советского руководства. Германия не имела ни доктора Зорге, ни «Вертера». Но как остались сокрытыми для немцев цели командиров на передовой — это поистине удивительно. Как правило, воздушная разведка, дезертиры, армейские разведчики, перехваченные телефонные переговоры и радиограммы дают достаточно оснований, чтобы сделать заключения о тактических намерениях противника. Радиоперехват часто добивался весьма значительных успехов в этом отношении. Почему этого не произошло в группе армий «Центр» летом 1944 года?