«Что случилось?» — подозрительно спросил Никита Сергеевич, увидев Шалина в состоянии крайнего возбуждения.
Начальник штаба, все еще стараясь восстановить дыхание, молча протянул ему листок бумаги — донесение на бланке. Оно пришло от 31-го танкового корпуса генерала Черниенкова.
Хрущев прочел: «Оборона прорвана. Войска отступают, и остановить отступление невозможно. Юсычов». Беда! Беда, запечатленная в девяти словах.
— Кто это?—спросил Хрущев, взволнованно постукивая пальцем по подписи.
— Подполковник Юсычов — начальник связи 31-го танкового корпуса, — ответил Шалин.
— Если его донесение — правда, тогда ничто не помешает немцам ударить через Псел в тыл Первой танковой армии, — тихо произнес Хрущев. А подумал, хотя и не произнес вслух, что если немцы сделают это, то русские оборонительные рубежи падут по всему Южному фронту курского выступа. И это будет означать конец сражению у Курска. Это будет означать победу немцев.
Хрущев отослал генерала Попеля, члена Военного совета 1-й танковой армии, найти генерала Черниенкова. А сам в это время побежал с Шалиным вниз, в лощину, в штаб армии, чтобы отправить грозные приказы корпусам и бригадам 1-й танковой армии, запрещающие любые отступления, малодушие и пораженчество.
Затем он поднял по тревоге генерала Ватутина, командующего Воронежским фронтом. Ватутин пообещал незамедлительно принять меры против главной опасности, исходящей от танкового корпуса СС Хауссера. И он сдержал слово.
Ударная группа 2-го советского гвардейского танкового корпуса была развернута у Гостищева, на том участке северо-восточнее Белгорода, куда дивизии Кемпфа еще не дошли. Его разместили там, чтобы остановить прорыв Кемпфа. Но сейчас, в крайней ситуации, Ватутин двинул ее на запад.
В небольшом лесочке восточнее деревни сосредоточились шестьдесят Т-34 и несколько стрелковых батальонов. Около полудня эта армада выступила. Она выступила в глубокий фланг корпуса Хауссера, на шоссе Белгород — Обоянь, на путь снабжения танкового корпуса СС.
Лишь одна пара немецких глаз заметила надвигающуюся опасность. Капитан Бруно Майер вел формирование из трех противотанковых самолетов, выполняющих разведывательный полет над лесным участком в районе Гостищева утром 8 июля. Он знал, что в этой сложной местности необходимо с воздуха патрулировать фланг танкового корпуса СС, чтобы наземные силы не натолкнулись на неприятные сюрпризы.
Глаза Майера скользили по полянам и небольшим лощинам. Вон там! Похоже, это...Майер заложил глубокий вираж, почти коснулся верхушек деревьев. Не осталось никаких сомнений: сквозь деревья просматривались пехотные колонны. За ними громыхали танки. Десять танков. Двадцать. Тридцать. Все больше и больше танков выползали из леса, образуя широкий клин и двигаясь в западном направлении.
На совещании в штабе 8-го воздушного корпуса капитан Майер слышал о сложившейся ситуации. Он сразу понял, что означает советское продвижение в глубокий фланг танкового корпуса СС. И Майер также понял, что пробил его час.
Он командовал 4-й группой (противотанковых самолетов) 9-й авиаэскадры штурмовой авиации, базирующейся в окрестностях Микояновки. На ее полях стояло 68 новых машин Hs-129 — бронированных самолетов поддержки наземных сил. Каждая из этих машин была оснащена в добавление к пулемету 30-мм пушкой. Они, таким образом, представляли собой летающие противотанковые орудия операции «Цитадель».
Теперь появилась возможность испытать новое оружие. Майер по радио объявил тревогу наземным службам своей группы и приказал поднять несколько эскадрилий (по девяти машин в каждой).
Когда первая эскадрилья начала набирать высоту, Майер по радиотелефону проинструктировал пилотов. Началось поистине историческое сражение — впервые в военной истории с крупным танковым соединением сражались только воздушные силы.
Самолеты атаковали с малой высоты. Как ястребы, они набрасывались на русские танки сзади и сбоку. Рявкали пушки. Один раз, два, три. Прямое попадание. Взрыв. Пламя.
Между налетами противотанковых самолетов «Хеншель» звенья самолетов огневой поддержки «Фокке-Вульф» майора Друшеля сбрасывали фугасные бомбы на колонны русской пехоты и наскоро развернутые зенитные орудия.
Это была битва машин. Русские танки не могли совладать с непривычным противником. Они мешали другу другу, сталкивались и становились легкой добычей для противотанковых самолетов Майера.
Через час советская бригада была разбита. Пятьдесят танков остались на поле боя, горящие или серьезно поврежденные. Смертельная угроза глубокому флангу Хауссера была отражена еще до того, как танковый корпус СС и 4-я танковая армия о ней узнали.