В последнюю неделю интенсивно велись радиопереговоры, но два дня назад, 1 февраля, эфир резко онемел. Подозрительное молчание. Что-то готовится? Может, советский Черноморский флот сосредотачивается и соблюдает радиомолчание, чтобы себя не выдать? Эти вопросы мучили штабных офицеров береговой обороны.
Около 20.00 Лахмейер связался по телефону со штабом армии в Славянске. Там тоже с интересом отметили молчание в эфире. Было много предположений и дебатов. Генерал-полковник Руофф объявил на Крымском побережье «боевую готовность № 1». Если русские действительно готовят удар Черноморского флота, тогда наверняка — по крайней мере к такому выводу пришли в Славянске — он может быть нанесен только по Крыму или Керченскому проливу.
Однако штаб Руоффа полностью не исключал возможность операции и против Таманского полуострова, а поэтому «боевая готовность № 1» была объявлена также для береговой обороны в Анапе. Удар в район Новороссийска, напротив, штаб армии считал невозможным, там поэтому войска подобного приказа не получили. Ни в Новороссийске, ни на побережье южнее Анапы.
Генерал фон Бунау, командир 73-й пехотной дивизии, и полковник Пешльмюллер, командир его артиллерии, не разделяли этой точки зрения. Они неоднократно указывали на вероятность высадки десанта в заливе Озерейка. Воздушная разведка докладывала о значительной концентрации десантных судов в районе Геленджик—Туапсе. Перехваченные и расшифрованные радиограммы советского командования наводили на мысль, что десант будет высажен недалеко от Геленджика. Принимая во внимание сложившуюся ситуацию, командир артиллерии провел в Озерейке учения, продолжавшиеся несколько дней. Результат не вызывал энтузиазма: сил и боезапаса недостаточно для отражения крупного десанта.
Единственной тактикой, дающей какую бы то ни было надежду на успех, следовательно, было не открывать артиллерийский огонь, пока десантные силы не подойдут настолько близко, что их собственные орудия уже не смогут их прикрывать; другими словами, огонь открывать, когда противник будет находиться примерно в двухстах метрах от берега. Такой приказ получили береговые орудийные расчеты.
Майор Лахмейер лег спать в крестьянской хате в Глебовке около полуночи. В 01.00 его грубо разбудили. Бомбы!
В ту же секунду в комнату влетел дежурный офицер лейтенант Эргард:
— Русские на подходе, господин майор! Они бомбят все вокруг. Только что поступило донесение с наблюдательного пункта в долине Озерейки, что наши ложные позиции в заливе обстреливает тяжелая корабельная артиллерия.
— Ложные позиции? Отлично, — засмеялся Лахмейер. — А что орудийные окопы?
— Там, кажется, все нормально, господин майор.
— Еще лучше.
Лахмейер был доволен. Он быстро надел форму и пошел к полевому телефону в другой комнате. На проводе — наблюдательный пункт 3-й роты и взвода гаубиц, находящиеся непосредственно на берегу.
— Стреляют с моря, —доложил наблюдатель лейтенант Крайпе.
— Корабли видно?—спросил Лахмейер.
— Нет, господин майор, абсолютно темно; мы видим только вспышки, а я пока не хочу включать наши прожектора.
— Хорошо!
Лахмейер удостоверился, что в других частях тоже все в порядке. 3-я рота под командованием лейтенанта Холшермана несколько дней назад передвинулась на тщательно замаскированные позиции в подлеске на восточном фланге долины Озерейки. Залив и море лежали перед их орудиями, как на тарелке, тогда как сами они были не видны.
Сразу за отмелью, напротив 3-й роты, Лахмейер в кустарнике разместил две 105-мм гаубицы. Командовал орудием унтер-офицер Вилл Вагнер.
2-я рота лейтенанта Монниха окопалась на небольшом холме рядом с Глебовкой. Она контролировала долину, залив, а также идущую с берега дорогу.
1-я рота лейтенанта Керлера стояла примерно в километре от 2-й, на высоте у озера Абрау, в секторе их обстрела находились залив и море. На склонах справа и слева располагались позиции нескольких румынских легких полевых гаубиц румынского 38-го пехотного полка.
Офицеры и рядовые уже были у орудий. Никто еще не пострадал ни от бомб, ни от огня корабельной артиллерии. Согласно плану немецкая сторона пока не выпустила ни единого снаряда.