Грушевицкая Ирма
Irmania
Вызов.
Пролог
Я помню, как мы выбирали эти стаканы.
Через несколько дней после свадьбы мы с Майком ввалились в огромный хозяйственный гипермаркет: кто-то из друзей порадовал нас их подарочным сертификатом. Помнится, мой новоиспечённый муж всё подначивал: мол, теперь-то я точно перестану ныть из-за того, что в доме нет ни одного парного стакана.
Да, у нас в доме не было ни одного парного стакана. Сами по себе стаканы были, но по два или по три из разных наборов. Когда приходили гости, мне приходилось чередовать их или придумывать что-либо ещё, чтобы на столе они выглядели более-менее прилично. В последнее Рождество, к примеру, я обмотала их фольгой.
Зайдя в тот магазин, я первым делом направилась в отдел с посудой. Майк катил за мной тележку и в шутку умолял не торопиться с выбором:
— Нам же с тобой из них всю жизнь пить! Когда соберусь умирать, в одном из этих стаканов ты принесешь мне последний глоток воды.
— Вряд ли. Ты или твои сумасшедшие друзья непременно кокните их на очередной попойке. А я буду ругаться. Так что берём много.
— Много? — глаза Майка округлились.
— Да, много! Не меньше двух дюжин.
Майк даже остановился.
— Лив, милая, что нам делать с двадцатью четырьмя стаканами? Если ты боишься, что я их разобью, так давай я вообще не буду к ним прикасаться! А с ребятами мы и из пластиковых попьём.
— С ребятами вы можете хоть из мисок лакать. Никакой одноразовой посуды в моём новом доме! — отрезала я, потянувшись за коробками на верхней полке.
— Ливи, осторожнее! — Майк перехватил меня. — Давай я. Какие брать?
— Вон те, высокие, с широкими гранями. Нет, Майк, не эти. Эти с рисунком!
— Ну и что, — улыбаясь, он крутил в руках коробку. — Весёленькие.
— Ты хочешь пить виски и любоваться Дональдом Даком?
— А что, прикольно. Ребята оценят, — засмеялся Майк. — И он оценит, когда вырастет. — На этих словах муж погладил меня по совсем ещё плоскому животу.
— А я не оценю. И хватит об этом. Нравится? Разрешаю купить два — тебе и ему. Но мне их на глаза не показывайте.
Майк довольно улыбнулся и положил к уже лежащим в тележке коробкам два стакана с утиной мордой.
Макс очень любил пить из них молоко. Иногда Майк присоединялся к нему, и они, чокаясь стаканами, называли себя «молокоголиками». После того, как молоко было выпито, Майк одним точным движением стирал молочные усики с довольной мордашки сына. Макс же пятернёй размазывал их по всей отцовской физиономии. Я сердилась, вкладывала в их руки салфетки, но они упорно сопротивлялись моим попыткам сделать из них культурных людей.
Спустя девять лет стаканов осталось штук шесть, не больше. Сначала я расстраивалась, когда разбивался очередной стакан; ругала Майка, Макса, многочисленных гостей. Да чего уж греха таить — парочка была и на моей совести. После этого Майк подходил ко мне, обнимал сзади и, целуя в макушку, неизменно шептал на ухо:
— К счастью, Ливи. К ещё большему счастью.
Я улыбалась, а он привычно брал в руки щетку и совок: убирать разбитое стекло было его заботой.
Шесть штук.
Плюс один, с утёнком.
Второй разбил Макс. В тот день.
Боль скрутила меня внезапно — в коридоре, перед лестницей на второй этаж. Макс нёс в гостиную молоко для Санты, и мой неожиданный вскрик его напугал. Стакан выскользнул из рук сына прямо на плиточный пол. Боясь потерять сознание от боли, я сосредоточилась на расплывающемся под ногами белом озерце с камушками цветных стеклянных крошек.
— Прости, — одними губами прошептал Макс.
— Звони папе, — сказала я сквозь сжатые зубы и, ухватившись за перила, осела на пол.
— Папа не отвечает. Я позвонил тёте Ким. Она сказала, что выезжает. Мамочка, тебе очень больно?
Господи, Господи, Господи! Дай мне сил успокоить его!
— Чуть-чуть. — Дрожащей рукой я погладила прохладную щёчку сына и попыталась улыбнуться. — Извини, что напугала. Но, похоже, твоей сестрёнке захотелось поскорее тебя увидеть. Ох! — Меня скрутил новый приступ. — Не бойся, Макс. Мы справимся. — Я говорила отрывисто, на выдохе. — Попробуй ещё раз позвонить папе. И принеси из спальни розовую сумку. Пожалуйста.
Перепрыгивая через ступеньки, Макс понёсся на второй этаж, а я, оставшись одна, наконец позволила себе застонать от жестокой боли, раздирающей меня изнутри. Я знала, что-то пошло не так: до срока, поставленного врачами, оставалось три недели. С Максом такого не было, хотя те роды длились почти сутки. Стараясь не поддаваться панике, я сосредоточилась на правильном дыхании. Ким должна быть с минуту на минуту, а Майкла когда он появится, я просто-напросто убью.