В других случаях отряды червеобразного народа оккупировали трансгалактические планеты на постоянной основе, расправляясь с захваченными разумами и стирая с лица земли оставшихся жителей, прежде чем поселиться в незнакомых телах. В таких случаях, однако, им никогда не удавалось полностью воспроизвести исходную цивилизацию, поскольку на новых планетах не хватало материалов, необходимых для развития космического искусства расы червей. Кристаллы, к примеру, могли быть изготовлены только на их родной планете.
Лишь немногие из бесчисленных отправленных кристаллов совершали посадку и подавали сигнал из обитаемых миров, так как черви могли руководствоваться исключительно своими наблюдениями и познаниями и были не в состоянии нацелить свои снаряды на ту или иную планету. Только три, гласило повествование, обнаружили обитаемые миры в нашей галактике. Один из них упал на планету у края галактики две тысячи миллиардов лет назад, другой обосновался три миллиарда лет назад на планете близ центра галактики. Третий кристалл — и единственный, когда-либо вторгавшийся в Солнечную систему — достиг нашей Земли 150 миллионов лет назад.
Именно этому последнему и был в основном посвящен «перевод» доктора Уинтерса-Холла. Когда куб оказался на Земле, писал он, на нашей планете господствовала раса огромных существ конусообразной формы, превосходившая все предшествующие или последующие расы своими духовными качествами и достижениями. Эта раса была настолько развитой, что исследовала космос, отправляя разумы как через бездны пространства, так и времени; вследствие этого конические существа сумели догадаться, что произошло, когда некоторые представители расы претерпели ментальные изменения после контакта с кристаллом.
Понимая, что тела изменившихся индивидуумов стали обиталищем разумов-захватчиков, вожди земной расы приказали их уничтожить — даже ценой того, что захваченные земные разумы навсегда остались изгнанниками в чужом пространстве. Им были знакомы и более странные перемещения. Получив в результате исследований пространства и времени приблизительное представление о сущности куба, они надежно укрыли кристалл от света и глаз и охраняли его как опасную находку. Им не хотелось уничтожать устройство, воплощавшее столько возможностей для будущих экспериментов. Время от времени какой-нибудь опрометчивый и бессовестный авантюрист — решивший, несмотря на последствия, испытать на себе опасную силу кристалла — тайком получал к нему доступ, однако все подобные инциденты были вовремя выявлены и со всей суровостью благополучно сведены на нет.
Единственным отрицательным следствием преступного вмешательства стало то, что червеобразная раса узнала от новых изгнанников о судьбе своих исследователей на Земле и возненавидела планету и всех ее обитателей. Черви с радостью уничтожили бы их всех, если бы могли — и действительно отправили в космос дополнительные кристаллы в отчаянной надежде, что они случайно приземлятся в неохраняемых местах на Земле; но надежды червей, к счастью, не оправдались.
Конусообразные существа хранили единственный достигший Земли куб в особом святилище великого полярного города в качестве реликта и материала для экспериментов, но многие эоны спустя он был утрачен в хаосе войны и разрушений. Когда эти существа пятьдесят миллионов лет назад отправили свои разумы в бесконечность будущего, чтобы избежать безымянной опасности, исходящей из внутренних областей Земли, даже примерное местонахождение зловещего куба из космоса было окончательно забыто.
Таково, согласно ученому оккультисту, было содержание Эльтдаунских табличек. Туманный ужас, который навеяло на Кэмпбелла воспоминание об этом рассказе, объяснялся исключительной точностью в описаниях инопланетного кристалла. Совпадали мельчайшие детали — размеры, прозрачность, диск с иероглифами, гипнотические эффекты. Снова и снова обдумывая все это во тьме, посреди нигде, Кэмпбелл начал задаваться вопросом, не был ли весь его опыт с хрустальным кубом — да и само существование кристалла — кошмаром, вызванным каким-то причудливым подсознательным воспоминанием о давнем чтении этого экстравагантного и шарлатанского «перевода». Но если это так, решил он, кошмар все еще должен продолжаться, ибо в его нынешнем и кажущемся бестелесным состоянии не было ни капли нормальности.
Кэмпбелл был не в силах оценить, сколько времени заняли его озадаченные размышления и воспоминания. Все в его состоянии было настолько нереальным, что обычные измерения и цифры обессмыслились. Казалось, прошла целая вечность — но, возможно, лишь минуты и часы — когда все внезапно изменилось. Происшедшее было таким же странным и необъяснимым, как и прежняя темнота. Появилось некое ощущение, скорее умственное, чем физическое, и вдруг Кэмпбелл осознал, что больше не контролирует свои мысли.
Они текли беспорядочным и хаотическим потоком, возникали и исчезали случайные и неуместные воспоминания. Все, что он знал — все его прошлое, память, опыт, знания, мечты, идеи, идеалы — вспыхнуло внезапно и одновременно, изливаясь с головокружительной скоростью и щедростью. Вскоре он уже не мог следить за отдельными мыслями. Парад содержимого его разума превратился в лавину, водопад, вихрь. Это ошеломляло, вселяло такой же ужас, как гипнотический полет через пространство во власти хрустального куба. И наконец сознание покинуло его и пришло новое забвение.
Снова безмерная пустота — и затем медленный прилив ощущений. На сей раз они были физическими, а не ментальными. Сапфировый свет и низкий рокот отдаленных звуков. Были и тактильные впечатления — он сознавал, что лежит на чем-то, растянувшись во весь рост, хотя в его позе чувствовалась какая-то неуловимая странность. Давление опорной поверхности никак не сочеталось с очертаниями его тела — или человеческого тела вообще. Он попытался пошевелить руками, но руки не откликнулись на эту попытку. Вместо движений рук он ощутил слабые и бесплодные нервные подергивания во всей той области, что занимало, казалось, его тело.
Он силился шире открыть глаза, но обнаружил, что не может управлять их механизмом. Кэмпбелл видел рассеянный, туманный сапфировый свет, однако ему никак не удавалось сфокусировать зрение на чем-то определенном. Но постепенно в его сознание начали нерешительно просачиваться странные зрительные образы. Качество и пределы видения отличались от привычных, и тем не менее он мог примерно соотнести ощущение с тем, что было известно ему как зрение. Когда это новое ощущение обрело некоторое постоянство, Кэмпбелл понял, что все еще, должно быть, пребывает во власти мучительного кошмара.
Он находился, казалось, в обширном квадратном помещении с потолком средней высоты и длинными стенами. Со всех сторон — а он, по-видимому, мог глядеть во все четыре стороны сразу — в стенах были прорезаны высокие и узкие щели, одновременно служившие, судя по всему, дверями и окнами. В комнате стояли странные низкие столы или пьедесталы, но не имелось мебели обыкновенного вида и пропорций. Сквозь щели струились потоки сапфирового света, а за ними смутно виднелись стены и крыши фантастических зданий, похожих на гроздья кубов. На стенах, в вертикальных панелях между прорезями, были начертаны незнакомые и отчего-то беспокоившие его знаки. Прошло некоторое время, прежде чем Кэмпбелл понял, почему эти знаки так тревожили его — на стенах многократно повторялись иероглифы с диска в хрустальном кубе.