Он ушёл под утро. Я не провожала его, малодушно притворившись спящей. Отвернувшись от входной двери и уставившись в окно, я тщетно боролась со слезами.
Последняя ночь моей новой жизни закончилась...
Настоящее. Глава 18
Soundrtack - I Try by Macy Gray
- Больше я никогда не позволяла себе вспоминать об этом. По крайней мере, пока был жив Майк. Я закончила говорить, не в силах оторвать взгляд от сигареты, которую крутила в руках на протяжении всей своей исповеди. Ким услышала почти всё. Умолчала я лишь о том, что принадлежало исключительно нам двоим - мне и Дилану. О том, что составляло счастье нашей единственной ночи, делало её незабываемой. О вечности, в которой мы навсегда остались друг для друга, о нашей любви. Ничем другим нельзя было назвать то, что тогда происходило. Какими мы были в эту пару часов, как упивались желанием обладать, насытиться друг другом; как растворялись в нём... Допив остатки виски, в котором уже не осталось льда, я наконец осмелилась поднять глаза. Ким плакала. Беззвучно, но очень горько. От увиденного у меня чуть не разорвалось сердце. Вскочив со стула, я кинулась ей в ноги: - Прости меня, Кими! Прости, родная. Как когда-то её муж просил у меня прощения за смерть Майкла, так и я, стоя на коленях, плакала теперь перед его сестрой. - Прости меня за то, что оказалась такой сукой. За то, что предала вас: тебя, Майка, Макса. За то, что он умер, а я... Ким со злостью оттолкнула меня. Испуганно ойкнув, я не удержалась на коленях и, упав, больно ударилась спиной о ножку стола. - Что ты несёшь, дура?! Ты вообще в своём уме?! Она выкрикнула это с такой злостью, что я невольно попятилась. - Не ты виновата в смерти Майка! - кричала Ким. - И уж никаким боком здесь то, что ты трахнулась с кем-то за много месяцев до этого. Тебе не за что просить у меня прощения. Единственный человек, который бы мог тебе его дать, это сам Майк. Хотя, знаешь, ты бы сильно упала в моих глазах, если бы когда-нибудь сказала об этом моему брату. Поднявшись из-за стола, Ким протянула мне руку, в которую я, чуть помедлив, вложила свою. - Больно? - Немного. - Мне жаль. - По тону было понятно, что это не так. Что ж, заслуженно. - Ты меня разозлила. - Прости. - Задолбала просить прощения! - снова ощетинилась подруга. - Знаешь, за что я тебя действительно никогда не прощу? За то, что ты творила с собой те первые месяцы. За твоих детей. Их мать - вот кто им был нужен тогда, но ты их бросила! Ким высказала то, что лежало у неё на сердце, и эти жестокие, но правдивые слова дались ей ничуть ни легче, чем мне. Я заплакала. В полной тишине мы сели за стол. Ким снова разлила виски, теперь уже не заботясь о льде и содовой. - Я пыталась понять тебя, - заговорила она через некоторое время. - Пыталась, но не могла. Казалось, дети должны стать твоей отдушиной, помочь пережить горе, но ты, вопреки здравому смыслу, отталкивала их. Я, конечно, безумно рада, что ты, в конце концов, пришла в себя, но... Подруга пытливо смотрела на меня. Прошло немало времени, но ей до сих пор нужны были ответы. Я высморкалась и вытерла глаза кухонным полотенцем. - Если бы ты знала, Кими, как я потом себя ненавидела! За то, что сделала со всеми вами. - Тогда почему, Лив? - вскричала она внезапно. Я снова вздрогнула. - Почему ты позволила себе быть такой... такой... - Взгляд её заметался по столу в надежде обнаружить на нём написанным необходимое слово. - Слабой? Этот вопрос не требовал ответа. - Не только ты лишилась мужа, - продолжила она, - но и Марти сына. Мы со Стивом брата. Моя мать племянника. Наконец, Макс с Эбби отца! Я издала нервный смешок. - Что смешного-то? - опешила Ким. - Ты находишь это смешным? - Твоё утверждение не совсем точно. Продолжая хихикать, я, верно, была похожа на сумасшедшую. - Какое из? - спросила она подозрительно. - Эбби не лишалась отца. - Согласна, не лишалась. Она просто-напросто не успела с ним познакомиться. - Похоже, чёртово провидение предоставляет моей девочке шанс сделать это. Выплюнув эти слова, я вскочила на ноги и со всей мочи пнула стул, на котором только что сидела. Он с грохотом упал, врезавшись в мойку. Ким испуганно зажала уши. - Оливия, ты меня пугаешь! Она называла меня полным именем всегда, когда переставала понимать. Я была Оливией, когда в восемь лет отказывалась признаваться родителям, что сломала руку, прыгая с тарзанки. Когда соседские мальчишки напихали в наш почтовый ящик шишек и подожгли, а я, зная всех, кто это сделал по именам, не стала их выдавать. Когда прибежала к ней в слезах, узнав, что беременна, и долго истерила в страхе, что мать из меня будет никакая... - Отец Эбби не умер. По крайней мере, хочется в это верить. Её карие глаза расширились от ужаса. - Что ты несёшь?! - А то и несу! Эбби не дочь Майклу Вуду. Не только не успела стать, но и изначально не была его. Она моя! Только моя!.. Я заметалась по кухне - злая, раздражённая, растерянная... - ... и Дилана Митчелла, - тихо закончила за меня подруга. Я замолчала. Через несколько секунд, показавшихся вечностью, Ким протянула: - Так вот от кого у неё эти потрясающие зелёные глазищи. - Да. Возникло чувство, что сейчас я призналась не в самой страшной тайне своей жизни, а, скажем, раскрыла секретный ингредиент вкуснейшего блюда - так спокойно мы об этом говорили. - Но она же похожа на тебя, и... - Ким на секунду задумалась. - Вот именно, - улыбнулась я. - Она просто похожа на меня. - Правда, Эбби рыжевастенькая, а ты тёмная шатенка. - Если ты забыла, Макс тоже до двух лет в блондинах ходил. Потом начал темнеть. Ким закивала. - Да, да, мы ещё шутили, что одна из ваших бабушек согрешила с альбиносом. Мы хихикнули, вспоминая то время и ненадолго замолчали. Мне пришлось заговорить первой. - Теперь ты понимаешь, что я тогда чувствовала? - Ким коротко кивнула. - Ты права: я бы никогда не сделала больно Майклу своим признанием. У меня не хватило бы духу. Разве только на смертном одре, да и то вряд ли. Когда я узнала, что беременна, у меня даже мысли не возникло, что этот ребёнок может быть не от Майка. Мы были с ним близки до того, как ... - Я запнулась. - В общем, когда я увидела Эбби - ты же помнишь, были трудные роды, и потом пришёл папа... К горлу подкатил комок. Впервые я взяла на руки свою дочь, когда ей было уже четыре дня от роду. Придя в себя после эмоциональной комы, я потребовала немедленно принести её. Врачи отказывались, опасались за моё состояние. И, как оказалось, не зря. - Когда они вручили мне этот маленький сверток... - Слёзы снова полились из глаз, но дыхание не сбилось. Я давно научилась плакать спокойно, без всхлипов и истерик. - Помню, я сначала обрадовалась, что у неё такие же светленькие волосики, как были у новорожденного Макса. А потом она открыла свои ясные, лучистые глаза. Не как у Макса. Не тёмные. И вообще не такие. Тогда я всё поняла. Ты понимаешь, что я почувствовала? Кем я себя почувствовала, Ким? Я снова подняла взгляд на подругу. Она плакала за другим концом моего потёртого кухонного стола. Сколько же слёз было за ним пролито! Сколько горя вынесли эти стены и мы, живущие в этом доме. Сколько ещё сможем вынести? Сколько смогу вынести я? - Я возненавидела свою дочь, Кимберли! Можешь себе это представить? - Мне стало вдруг больно смотреть на неё, и, закрыв глаза, я медленно начала раскачиваться - туда-сюда, туда-сюда. - Она стала живым воплощением моей измены. Я не оставила Майку ничего. Я забрала у него и жену, и дочь, которую он так ждал и уже очень любил. Я была в ужасе от того, что сделала. - Но он ничего этого не знал, Ливи! - проплакала подруга. - Он умер счастливым, зная, что вы у него есть, что ждёте его. - Ты думаешь, мне от этого легче? Да мне во сто крат было бы легче, если бы он жил! Майк никогда бы не узнал правду о рождении Эбби. Да ему это и в голову бы не пришло в чём-либо таком сомневаться! Он бы воспитывал и любил её как свою дочь. Она и сейчас его дочь - для всех, кроме меня. Ты думаешь, это бы меня не успокаивало? Я была бы чёртовой сукой и предательницей, но только сама для себя. А он умер и теперь знает всё. Ким молчала, не в силах что-либо возразить. - Мне нужны были эти таблетки и уколы, потому что всё то время, когда мой мозг был в сознании, я плакала и просила прощения у всех - в первую очередь у Майка. Мне не хотелось жить, я корила бога за то, что не меня, а его он забрал. Это была самая страшная расплата за всё, что я сделала. За то, что позволила себе это запретное счастье. Я одним глотком осушила полный стакан виски и снова закурила сигарету, поднимая стул и ставя его напротив Ким. - А знаешь, что тогда было самым невыносимым? То, что, будучи в том состоянии, раскаиваясь, я чётко осознавала, что, если бы могла повернуть время вспять, ничего бы не изменила. Мне нужна была та ночь. Лично мне: ни как чьей-то жене, матери, дочери или подруге, а мне, лично мне - Оливии Энн. И я такая, какая есть, и никогда не буду другой. Я приняла себя, приняла как человека, которого разделили надвое, чтобы он смог отдать себя двум людям. Я любила два раза в жизни, Ким. - Иногда шмыгая носом, она