Прошло почти два часа, прежде чем двери открылись, выпуская около полутора десятка мужчин, одетых в деловые костюмы. Узлы галстуков у многих были ослаблены, пиджаки переброшены через руку. Все выглядели усталыми, но удовлетворёнными. Да, иногда камни ворочать легче, чем вести переговоры - меньше риска быть раздавленным. Дилана среди выходящих не было. Моё присутствие, слава богу, осталось незамеченным. В здании корпорации я была не частым гостем, но, стоило моей машине припарковаться перед главным входом, как об этом тут же становилось известно. До сих пор я ловила на себе заинтересованные взгляды и каждый раз, проходя через вестибюль, чувствовала себя цирковой мартышкой. Когда приёмная вновь опустела, я, стараясь не сильно стучать каблуками, пошла к оставленной открытой двери. Освещение было приглушено, и ранние весенние сумерки лились в кабинет через большие окна, плескаясь на всех поверхностях розовыми бликами. Вытянув длинные ноги, Дилан сидел за столом и что-то быстро набирал на лэптопе. Он сосредоточенно смотрел на экран, в задумчивости покусывая уголок губы. Я изучала мужа, отмечая все изменения в его внешности, произошедшие к концу дня. Пиджак и галстук были сняты, рукава белой рубашки закатаны до локтей, открывая мускулистые руки. Его шевелюра была взъерошена - он основательно подпортил её, неоднократно в течение дня запуская туда руки. Вот и сейчас Дилан на мгновение отнял от клавиатуры руку и провёл ею по волосам. Такой знакомый, такой родной жест. Я улыбнулась, и тихонечко позвала: - Эй... От неожиданности Дилан вздрагивает. - Что ты здесь делаешь? - Тебя жду. Я делаю шаг в кабинет и останавливаюсь, опираясь плечом на дверной косяк. - И давно? - Ну... - Сколько? - Какое это имеет значение? - Сколько, Оливия? «Оливия? Ой-ой-ой!». Таким тоном муж обычно говорит с нашими детьми, когда собирается их пожурить: мягко, чуть насмешливо, ожидая, что провинившийся признается в шалости сам. - Что-то около часа. - Да ну? - Ну, двух. - Почему-то я мямлю. - Зачем? - Что «зачем»? - Зачем ты два часа просидела в приёмной? Зачем, Оливия? Эта вторая «оливия», этот глупый допрос выводят меня из себя. - Затем, что я тебя люблю. Выпалив это, я разворачиваюсь на каблуках и решительным шагом направляюсь к выходу. Дилан смеётся. Он догоняет меня у стола Мардж. Перехватив за талию, его сильные руки неожиданно поднимают меня в воздух. Я визжу и по-девчоночьи колочу ногами. - Немедленно отпусти! - Ни за что и никогда. - Поставь меня на пол! Сейчас же! Я пытаюсь высвободиться, но куда там! Ноги так и не касаются пола, когда муж ловко разворачивает меня к себе лицом, и я смотрю в его смеющиеся глаза. - Я тоже тебя люблю. И тоже очень соскучился. - Тогда скажи, что рад меня видеть. - А что, ты до сих пор не почувствовала? - Он сильнее вдавливает меня в себя. - Теперь да. - Я смеюсь и тянусь к его губам. Мы долго целуемся, потому что ничего больше не существует. Только эти шёлковые губы, эти ласкающие движения. Только наше дыхание - одно на двоих. Стук его сердца отдаётся в моей груди. Моя кровь пульсирует в ответ на его ритм, и я в какой-то момент чувствую, что и сердце у нас с ним на двоих одно. Мы едины. Мы - единственные друг для друга. Только он для меня. Только я для него. - Ну что, домой? - Его расслабленный голос звучит прямо у моих приоткрытых губ. Я счастливо улыбаюсь и шепчу в ответ: - Да. Домой.
Эпилог
Soundtrack - Chasing cars by Snow Patrol
- Нам совершенно необязательно уезжать. Давай просто распределим детей по родственникам, запрёмся в спальне, и не будем выходить оттуда две недели. Еду пусть подкладывают под дверь. И ещё мыло. И свежие газеты. И - о, чёрт! - у меня тампоны закончились! Не могу же я посылать кого-то покупать мне тампоны. Придётся всё-таки тащиться в твою Бразилию. Дилан смеётся и тащит меня в Бразилию, на острова Фиджи, в Африку...
Две недели. Две недели в году мы принадлежим друг другу. Это закон и обратной силы он не имеет: две недели, начиная с двенадцатого августа, только наши. Муж заговорил об этом ещё в медовый месяц, когда холодными августовским вечером, одетые в толстые свитера, мы сидели на обшарпанном крыльце лесного домика на берегу озера. Дилан упомянул виллу, но на виллу дом не тянул: одноэтажный, с тремя спальнями, такой уютный и неожиданно родной, что впервые в жизни я на правах глубоко беременной и до трясучки любимой жены попросила мужа выкупить его у хозяев. Гадкий поступок, гадкая Лив. А и фиг с ним! Зато наши дети с друзьями проводили здесь свои лучшие уик-энды. Летом этот дом превращался в филиал скаутского лагеря. Если жаркая погода стояла хотя бы полторы недели, вода в озере прогревалась настолько, что можно было купаться. На второй год несколько рабочих с помощью гидравлической техники немного изменили рельеф дна, сделав заход в озеро пологим и безопасным. Нашему младшему сыну было год и девять, когда мы с лёгкой душой оставили его на попечение многочисленных родственников и укатили в свой второй медовый месяц. Потом был третий. На четвёртый Дилан повёз меня в Европу.