Ольга, это судьба!
Ольга вошла в свою комнату.
— Та-ак…
Первое, что она увидела, — натянутая на гардину простыня, а на ней свое, как она сразу догадалась, поясное изображение: вот ее преувеличенно длинные руки, вот верх ее клетчатой юбки и еще нечто, отдаленно напоминающее ее прическу с пробором посередине.
Рисунок был выполнен углем, и лишь кое-где неизвестный мастер употребил фломастер, видимо, для придания произведению большей живописности.
Девочки перемигивались, следя за ее реакцией. Ольга безмолвно изучала портрет, страдая оттого, что не могла сообразить, как быть: проявить слепоглухоту или наказать за порчу имущества? Или… Что делать?
Уйти, хлопнув дверью? Выявить зачинщиков? Вычислить автора и отвести к Елене Игоревне?
Автор… Как роль домомучительницы Фрекен Бок, которую ей сейчас навязывали, так и этот самый автор были ей в равной степени омерзительны. Она, конечно, многое могла понять. Ну шутка. Ну порча того же имущества. Хорошо, хоть не на стене. Они так или иначе что-то бы испортили. Не на клочке же бумаги рисовать! Как человеку, причастному к искусству, последнее обстоятельство Ольге Рукавишниковой было особенно понятно. Но зачем же было пририсовывать оскорбительные висюльки вместо грудей?! То есть не так — зачем было вообще рисовать ее полуголой?!
— Ну, и кто же автор? Кто этот Микеланджело? — тихо спросила Ольга.
— Мы все равно не скажем. Вы лучше не спрашивайте! — ответила за всех Маша Цыплакова.
— Передайте ему… Или ей… Но, скорее, все же ему… передайте, что мне не очень понравилось.
Девочки хихикнули. Ольга повернулась и вышла в коридор. Напоследок она услышала: «Небось сиськи ей не угодили» и «Ничего нам Елена не сделает». Кто говорил — Ольга не разобрала.
Да и не хотелось ей. Скорее, скорее подальше отсюда!
За что? Было бы за что!
В коридоре она столкнулась с Юрием Юрьевичем — Гиром — воспитателем интернатских мальчишек. Увидев слезы в ее глазах, он схватил Ольгу за плечи:
— Что? Что они сделали?
— Н-ничего!
— Понимаю, — мягко сказал Гир и предложил свой идеально чистый носовой платок. — Вот, вытрите слезы. И давайте уйдем, ну хоть в телекомнату. Этим людям нельзя показывать, что они вас задели. Дай им волю, они бы всех казнили на медленном огне. Гильотины всякие — это инструменты не для них, можете мне поверить… Слишком быстро.
Телевизионной комнатой служил довольно большой зал. О его назначении говорили расставленные рядами стулья. Здесь же были два дивана, протертые и местами лоснившиеся. На один из них они присели.
Стыдясь, откашливаясь и сморкаясь в платок, Ольга рассказала и про портрет, и про висюльки, и про свое отчаяние.
— Наверное, это все из-за того, что я не профессионал! — сказала Ольга в завершение сбивчивого монолога.
Гир рассмеялся:
— Представьте, я тоже! Я консерваторский. Скрипач. Сюда, правда, приехал без инструмента, а в интернате нередко играю. Услаждаю, так сказать, слух молодых людей. Хотя все в песок, на мой взгляд. Они глухи и немы… А вы, как я слышал, здесь из-за сына?
— Вы, наверное, этого не понимаете…
— Лично я вас прекрасно понимаю. Представляю, каково вам было увидеть этот наш ужас — Чернова!
— Да-а, парень какой-то… сложный.
— Простите, но вы ошибаетесь, Ольга. Он конченый. Как почти все в интернате. Я с этим сталкиваюсь в работе ежедневно. Как подумаешь, что столько сил, нервов, общественных денег, наконец, улетает в трубу… Асоциальные реакции. Нравственная слепота. Эмоциональная глухота. И все это здесь процветает, и все ведет к одному — к тюрьме. Рано или поздно это случается практически с каждым вторым. И с Черновым так будет, и с другими. А кто не сядет, тот все равно третий сорт. Вашего мальчика, конечно, следует оградить от дурного влияния. Не понимаю, как спортивное руководство допустило, что фехтовальщиков расселили рядом с нашими охламонами!
Ольга слушала его очень внимательно. Она и сама раньше приблизительно так же думала, еще не почувствовав на собственной шкуре ни «глухоты», ни «слепоты» интернатских детей. И те несколько часов, которые она провела с ними, играя на площадке, разучивая песни к завтрашнему конкурсу «Мисс Волга», перебегая от стола к столу на ужине (чтобы съели гарнир из картошки с черными пятнышками), — все это пока давало немного пищи для новых выводов.
В телевизионную заглянула Елена Игоревна.
— Вот вы где! — удивилась она. — Не ожидала! А я-то вас по всем комнатам… Пора детей укладывать. Амурчики — в нерабочее время!
Дверь за ней с грохотом захлопнулась.