После разговора с отцом Ольга немного успокоилась. Молодец ее папка! Он, ни слова не говоря, пообещал сегодня же выслать на ее имя деньги, оплатить телефон и насчет комнаты тоже пообещал.
Но главное беспокойство не отпускало — что делать с сыном?
Тренировка у него… Гений фехтования после дружеской вечеринки в трактире на страже добра и справедливости со шпагой в руках.
Дождавшись окончания тренировки, Ольга зашла за Кириллом. Они примостились на скамеечке тут же, в опустевшем спортзале.
— Что будем с тобой делать, Кирилл?
На этот раз сын не хорохорился. Граница допустимого была перейдена, и он это чувствовал.
Они говорили долго. Ольга рассказала, что в детстве и сама, бывало, дружила «не с теми» (так, во всяком случае, считали ее родители). Правда, Оля была тогда постарше Кира. И при всех обстоятельствах и дружбах она-то всегда оставалась сама собой. А вот у Кира это, похоже, не получилось.
— Почему ты думаешь, что не получилось? — с обидой спросил Кирилл.
— А ты как считаешь? Разве ты ни в чем не изменил себе прежнему? Вот ни на столечко?
Ольга показала кончик ногтя на мизинце. Ответом было молчание.
— Но ты, наверное, не виноват, — продолжила мать. — Ты просто не знал: чтобы построить новое, нельзя разрушать старое.
— Разве я что разрушаю?
— Вообще-то, да. Даже пожар устроил. Но я не об этом. Я о том, сынок, что, кажется, пришло время твоего взросления. А это значит, что у тебя должны появиться свои собственные ценности. Свой особый мир. Может, тесно тебе стало среди нас? Может, ты увидел, что вокруг много равноправных миров? Мне это понятно. Но только ты не учел одного: у тебя есть прошлое — мысли, поступки, люди, которых ты любил. И уважал. Ты как-то жил все эти годы, чем-то дорожил. Вся фишка в том, чтобы в погоне за собой, таким взрослым и таким новым, не предать…
— Я ничего и никого не предавал, — твердо сказал Кирилл.
— Это ты так думаешь. А я считаю иначе: вышло, что ты просто так, за здорово живешь, взял и отдал все прежнее на откуп этому самому Чернову. То есть, конечно, не просто так — взамен ты получил его ценности и представления о мире. Стоило ли?
Кирилл хотел что-то возразить, но теперь уже Ольга перебила его:
— Подумай, сынок. Я сказала тебе об очень сложных вещах. И не жду ответа прямо сейчас. Крепко подумай. И решай.
— Что решать, мам?
— Как — что? Мы же с этого начали: что нам делать, Кир? Потому что, признаюсь по секрету, без твоего решения я теперь никогда и ничего для тебя сделать не смогу. Ни памперс поменять, ни соску дать.
— Мне и не нужен памперс.
— Я догадалась.
Ольга улыбнулась и переменила тему:
— Пойдем после ужина купаться?
— Да я в бильярд… — начал было Кирилл, но посмотрел матери в глаза и сказал: — Лучше на дальний пляж. Я покажу тебе.
Глава 17
Головой о стену или как рыба об лед
Вечер выдался теплый и тихий. И так же удивительно тихо было на душе у Ольги.
Они хорошо провели время вместе. Сначала Кир собирал для нее землянику на том самом дальнем пляже. Потом они купались. Потом вместе пришли на ужин. А вечером, на конкурсе «Мисс Волга», Кир сидел рядом с матерью и вместе с ней болел за интернатских девчонок.
Показался и Чернов. Наверное, рыскал по территории, не обнаружив Кира на привычном месте у бильярда. Заметив Ольгу, он тут же растворился.
А теперь ее Кир, наверное, засыпает: спортсмены ложатся в десять, на полчаса раньше интернатских.
С Волги потянуло ветерком. Ольга вдохнула полной грудью.
— Хорошо как!.. Но — пора! — скомандовала она себе, встала и направилась к спальному корпусу. Нужно было укладывать девчонок.
Обойдя сорок шестую, сорок седьмую и сорок восьмую, Ольга зашла в последнюю, сорок девятую комнату, где спали младшие. Кровать Тани Лапшиной, милой девочки с рыжими хвостиками, была пуста.
— А где Таня?
Все молчали, выглядывая из-под натянутых до подбородков одеял.
— Барышни, где Таня? — повторила Ольга. — Вы что, откусили язычки? Ну-ка, отвечайте, куда она подевалась!
— Она в сорок третьей комнате, у мальчиков. Ее Юр Юрыч забрал.
— Скрипач? То есть как забрал? Зачем? А спать?
Вопросы сыпались, а девочки отмалчивались, и было ясно: не станут отвечать.
Тогда Ольга сказала: «Я сейчас» — и поспешила в сорок третью.
Дверь была приоткрыта, и, подходя, Ольга услышала:
— Двести пятьдесят два, двести пятьдесят три, двести пятьдесят четыре… Говори, Лапшина! Говори! Ты будешь говорить?
Ольга распахнула двери.
Таня Лапшина в трусиках и маечке приседала посреди комнаты мальчишек. По ее щекам текли слезы. Юрий Юрьевич, он же Ричард Гир, он же Скрипач без скрипки, стоял, прислонившись к подоконнику, и размеренно считал: