Навскидку можно было прочесть немного. Они разобрали только Olga и название города — Страсбург. Французского никто из них не знал.
— Неужели по-английски нельзя было написать! — возмутилась Наташа. — Язык международного общения! Я бы в два счета!
Ольга тоже возмутилась, но про себя. Она подумала, что у нее и с английским-то не так, как хотелось бы. Вслух она сказала другое:
— Французский тоже язык международный… Хотя дело не в этом. Возможно, они считают, что отправили письмо исключительной важности, понимаете? То есть они думают: если я пойму, насколько это для меня важно, то в лепешку расшибусь, но прочту. На любом языке. А если не пойму, то и ладно: раз так — ошиблись, значит, с адресатом.
— А если бы по-китайски? — спросила Наташа.
— Если ты считаешь, что на китайском невозможно написать действительно важное сообщение, то я не знаю… Короче, как быть — ума не приложу!
— С чем, мама? — спросила Наташа.
— Ну с переводом же!
Наташа вдруг хлопнула себя по лбу:
— Есть! Я попробую компьютерным переводчиком! Только придется сначала набрать текст вручную. У нас нет сканера и еще кое-чего нет, ну, вы не поймете все равно.
Ольга обрадовалась. В самом деле, хоть на что-то практическое пригодится этот компьютер!
Возбужденные близостью раскрытия загадки, Рукавишниковы направились на второй этаж, где в комнате Наташи стоял компьютер. Причем сразу по обеим лестницам: Ольга и Мила по той, что вела из прихожей, а Наташа по дальней, нескрипучей, по которой спускалась и поднималась всегда.
— Ну и хламник тут у тебя! — сокрушенно заметила Ольга, войдя в комнату дочери.
— Мама, это рабочий беспорядок, и я отвечаю за каждый клочок бумаги — здесь все нужное!
— И вот за это? — поинтересовалась мать, взяв засохшую корку хлеба с принтера и поднеся ее к своему носу.
Она рассеянно понюхала корку и вынула торчащий из принтера лист бумаги с распечатанным текстом. Несмотря на протесты дочери, мать прочла вслух: «В конце ноября в актовом зале училища прошел областной конкурс по парикмахерскому искусству, декоративной косметике и дизайну ногтей. А организован он был в соответствии с распоряжением главы администрации об…»
— Ногтей! — завопила Мила, давясь от смеха.
— Мама, это мое! — завопила и Наташа, выхватывая бумагу. — И это случайно распечаталось! А ты, Милка, вообще… Я просто никогда не знаю, что мне завтра пригодится. И никто этого не знает. Это очень креативно — не знать, откуда вырастут ноги… Ну, то есть каким ты будешь завтра и что тебе в этом завтра понадобится.
Ольга решила обозначить и свою позицию:
— А я вот почему-то всегда знала, что мне нужно. Достаточно взять глину и…
— Извини, мама, но глина, каменный цветок Данилы-мастера — это все прошлый и даже позапрошлый век. Сейчас в основе творчества информация — чистая, понимаешь?
— Да хватит вам спорить! — прикрикнула на старших Мила, испугавшись, что спор может затянуться, и она так и не узнает, что же им пишут из Франции. — Прям как две девчонки! Ясно, что без ногтей не проживешь. Давайте письмо почитаем!
— При чем здесь ногти? — удивилась Наташа. Она уже успела забыть, с чего начался спор. Но, потрепав сестренку по голове, согласилась: — Письмо так письмо! Оно, кстати, всего лишь информационный толчок. Если его мощность небольшая, ничего не изменится. Деревья останутся зелеными, и родник не пересохнет…
— А если большая, то реки потекут вспять? — спросила Ольга с улыбкой.
— Зря ты, мама, обсмеиваешь! Если человеку четырнадцать и он еще не зарабатывает, то его мысли несерьезные, да? А я, может, много чего обо всем этом думала. Только не успевала додумать. Не хватает времени ни на что стоящее…
Намек насчет времени вырвался не случайно. Наташе, как старшей, чаще других детей приходилось помогать матери по хозяйству. Плюс школа. Все так. Ольга понимала старшую. Но…
— Так потекут реки вспять? — повторила она.
— Я пока что честно скажу: не знаю. Но ты, мама, когда Библию читала, ты же спрашивала себя, почему Бог начал творить это все. Ничего не было. Значит, был толчок из пустоты.
— Пустотный… — уточнила Мила довольно заинтересованно.
Ольга сделала над собой усилие, чтобы собраться. Она сейчас не была готова к серьезному разговору.
— Из пустоты много не выжмешь. Только пустоту, — сказала она, стараясь говорить убедительно. — Когда ничего не было, тогда, по-моему, был только Бог. И никакой пустоты вообще-то не было. Значит, он творил из себя.
— А зачем ему что-то творить?
— А если я скажу, что Бог захотел стать Богом не только для себя, но и для чего-то и кого-то еще?