Что еще классно, горячая вода никогда не заканчивается. Я пробыла там достаточно долго, чтобы превратиться в чернослив, прежде чем вытащить восковую фигню из моих волос. Когда я выключила воду, вся раздевалка отдавалась эхом. В любом Школьном спортзале всегда много ванн и душей для парней, полагаю, после уроков там всегда очень шумно.
Что, думаете я пошла бы туда и проверила бы? Нет, спасибо!
У девушек никогда не бывает более трех ванн и четырех душей. Все вычищено и выбелено, и пар в воздухе, поднимающийся с поверхности ванн, движется, как вуаль. Это столь же одиноко, как город с перекати-поле.
Я схватила свежее, белое полотенце и обернула его вокруг волос, вытирая тело другим полотенцем. Теперь синяки были зелено-желтого цвета, а дорожная сыпь с прошлой ночи выглядела так, будто была недельной давности, а не свежей. По крайней мере, я не ударилась во время утренней пробежки.
Я стояла, глядя на царапины на ноге и пытаясь определить, как много раз она действительно была повреждена, когда услышала мягкий скользящий звук.
Мурашки придали моей коже шероховатость. Я плотно обернула вокруг себя второе полотенце и поглядела на ванны.
Здесь, со мной, не было никого. Только три ванны, кипящие своим своеобразным, булькающим хихиканьем. Из насадки для душа капала вода. Все зеркала затуманились паром, и я даже не могла увидеть стену перед дверью. Бенжамин должен быть на страже в коридоре, и никто не прошел бы мимо него. Кристоф был наготове в любую секунду, чистый и невозмутимый, чтобы забрать меня на обучение искусства перевоплощения.
Из всех уроков этот нравится мне меньше всего. Я бы лучше спарринговалась. И это говорит о чем-то.
Я вздрогнула. Дыхание превратилось в белое облако, и по моей коже пробежалась электрическая нервозность, стуча в костях.
Я знала это чувство, как старого друга. Это своего рода холод, который поражает вас прямо перед тем, как что-то серьезное, странное зайдет и скажет «привет».
Туман-пар вспыхнул розовым по краям. Мамин медальон, покоившийся на груди, также быстро стал холодным. Происходило ли то же самое с ним, когда его носил папа? Я не могла спросить его об этом: его не было рядом, и лучше вообще об этом не думать.
Потому что если я думала об этом, то вспоминала скрежещущий звук, который издавали пальцы зомби по холодному стеклу, и все мое тело хотело свернуться калачиком и спрятаться в темном и безопасном месте.
Или, по крайней мере, темном. Я начинала думать, что не существовало по-настоящему безопасного места.
Розовые края тумана не выглядели приветливо. Они выглядели как сырое мясо. Я почувствовала призрачный вкус сладкой опасности, достаточно слабый, чтобы понять, не придумала ли я этого.
Но я-то знаю. Не имеет значения, воображаете ли вы это или что-то происходит на самом деле. Сперва двигаться, а потом беспокоиться о том, что выглядишь как идиот.
Папа никогда не говорил этого. Но я знала, что он одобрил бы эти слова.
Я попятилась в сторону, где лежала моя чистая одежда, аккуратно сложенная на стойке возле ближайшей раковины. Голые ступни касались грубой плитки, полотенце, обернутое вокруг головы, свободно скользнуло и с шлепком упало, я сделала три шага, пытаясь смотреть везде и всюду. Складной нож лежал прямо на черной футболке, которую я собиралась одеть, и, честно говоря, лезвие с серебряным покрытием не было худшим вариант в данной ситуации.
Какого черта происходит? Я сделала еще несколько шагов, и пар стал еще более розового цвета. Я бросилась к одежде, взяла ее и отшатнулась, когда туман превратился в гневный темно-красный цвет и выстрелил вперед, как если бы его бросили. Он ударил в зеркало, которое покрылось трещинами и разбилось на кусочки. Я крикнула, ноги скользили, и обратно спряталась в душевой кабине. Пока я шла к кабине, джинсы упали на плитку, то же самое случилось с рубашкой, но складной нож открылся, когда мои плечи ударились о стену. Я уронила свое последнее полотенце — та штука была быстрой, независимо от того, что это было, и если бы я думала о скромности, то могла бы серьезно пострадать.
Класс! Я оказалась в ловушке, в душевой кабине, в чем мать родила, и весь пар, поднимающийся из ванн, начинал выглядеть как красные чернила в воде, только жидкость пузырилась и становилась плотной. Ближайшая к двери ванна была действительно красной, остальные две — слегка розоватые. Тем не менее, моя кожа огрубела от мурашек.
Я только что сидела там! Желчь поднялась к горлу. Но это не принесло пользы. Что это за вещь? Наверняка бестелесная, по крайней мере, на данный момент, что означало, это мог быть плохой дух или ведьма. Но, возможно, эта вещь собиралась слиться и превратиться во что-то еще. Я пробежала по всем странностям, которые помнила — все, что мы с папой когда-либо видели, все, о чем бабушка рассказывала мне, все, что я откопала в разлагающихся книгах в кожаном переплете, все, о чем я слышала истории, пока мы передвигались по шестнадцатиштатной одиссее всего странного и опасного.
Ничего даже отдаленно близкого не приходило в голову.
Легкий вкус восковых апельсинов задержался на языке. Странно. Обычно аура — первая вещь, которая предупреждала меня относительно подозрительного движения, но теперь она не была сильной. Я крепче ухватилась за складной нож, серебро вспыхнуло, когда я ткнула им вперед.
Темно-красный туман немного съежился, уплотняясь. Мамин медальон стал ледяным; он подпрыгнул, когда я снова отступила. Я поднялась, откручивая кран свободной рукой: проточная вода — барьер для многих вещей. А он не помешает.
Потом меня поразил запах. Соль и что-то разлагающееся, вонь прошла вниз по горлу, и меня стошнило, горячая вода хлынула в глаза. Я снова ткнула вперед, когда завитки тумана скользнули в кабинку, и лезвие, вспыхивая, прошлось сквозь них. И тонкие брызги красной жидкости капнули на пол, смываясь устойчивыми брызгами душа. Оно пахло как что-то умирающее в темном, сыром углу, и меня снова стошнило, дыхание все еще выходило облачками, даже при том что вода была обжигающе горячей, иглы брызг падали на бедро.
Я видела такое прежде в Истинном мире. Твари, которые должны забрать всю энергию из воздуха, чтобы удержаться вместе. Они делали так, что температура постоянно менялась. Бабушкин совет — «разрушить» их: найти ту тварь, которая сплачивает всю энергию, и замкнуть ее связь с беспорядочной, спутанной материей из плоти. Это как чувствовать, что ванна полна корчащихся личинок, и надеяться, что когда вы дернете затычку, то все они смоются.
Хорошо. Так вот, я была обнаженной, с маминым медальоном, моим складным ножом, горячей водой и остроумием. Черт, не говоря уже о гордости Лефевров. Почему Бенжамин не сломал дверь? Может ли быть так, что он не слышал, что здесь происходит? Он думал, что звук сломанного стекла — это странный девичий ритуал или что-то типа этого?
Или он вообще не слышал меня? Это было наиболее вероятно. В любом случае, я сама по себе.
Ну, это не было удручающей повседневностью.
Туман стал ближе. Он был настолько плотным, что я не видела остальную часть раздевалки — твердая стена развевающегося темно-красного. Горячая вода удерживала туман на месте, и я снова ткнула вперед, когда его щупальца скользнули в душевую кабинку. В этот раз появилось сопротивление, серебро точно вспыхнуло, и щупальца действительно шлепнулись вниз, прежде чем раствориться в воде.
Супер! Я взяла нож правой рукой, лезвие легло вдоль предплечья и прошлось по влажной, сморщившейся коже левой руки. «Разрежь их там, где они стягиваются слишком туго, — сказала бы бабушка. — Ты увидишь это, если не будешь всматриваться».
Хотите верьте, хотите нет, но это была не самая сбивающая с толку вещь, которую она мне когда-либо говорила. Даже близко не стояла.
Отчасти трудно сконцентрироваться, когда стена красного тумана устремляется вперед, пытаясь вползти в душевую. Я опустилась на корточки, ребра вздымались, когда я изо всех сил пыталась не дышать интенсивно или блевать, пытаясь удержать так много брызг между мной и той вещью, насколько это вообще возможно. Она также вздымалась, пытаясь скользить над голубой плиткой под кабинкой.