Галаэрон пытался справиться с собственным раздражением, гуляя по Эвереске вместе с Валой и её людьми. Они побывали в Парящих Садах Эирдри Фэйньи, в Пещере Стонов, в башне, которая была выше Восточной Вершины — с её верхушки они видели гробницу Вишаан и расположившуюся вокруг неё армию. По крайней мере, так им показалось. Обнаружив, что Вала стала общаться с ним более открыто, Нихмеду снова спросил её о доме и связи с Мелегонтом. В ответ она лишь заверила эльфа, что его народу не следует бояться её родичей. Гранитная Башня очень и очень далеко, и едва ли её жители настолько сильны, чтобы представлять угрозу Эвереске. Женщина добавила, что пока остаётся пленницей, ничего сверх того она не скажет. И Галаэрон решил удовлетвориться этим.
К полудню двадцать первого Галаэрон стал замечать, что на него смотрят не менее пристально, чем на людей. К закату горожане упрекали его в том, что он из-за своей нерассудительности поставил Эвереску под угрозу. Такое презрение к одному единственному эльфу доселе было неслыханно. Галаэрон впал в депрессию и больше не желал покидать Древесную Крону. Вала уговаривала его успокоиться — ей хотелось посмотреть на статую Ханали Селанил.
Двадцать третьего Найтала фаэриммы заняли тоннели дварфов и вытеснили Киньона вместе с его последними стражами на поверхность. Стали приходить сообщения о появлении странных монстров в отдалённых местах. Как-то Галаэрон наорал на Кейу и тут же понял, что они с Валой и в самом деле сдружились, когда женщина вытащила кинжал, пообещав кастрировать его за подобное. Он извинился; небо на четверть часа потемнело от гигантских орлов Кавалерии Пера. Они отправлялись, чтобы предотвратить прорыв фаэриммов. Мелегонт передал лорду Дуирсару, что Старейшины Холмов могут приказать Киньону и неназванному высшему магу принять его помощь, но лорд Дуирсар лишь кратко ответил, что у Старейшин Холмов прав вмешиваться в дела полевых командиров не больше, чем у человека влезать в вопросы управления Эвереской. После этого некоторое время не приходило вообще никаких сообщений, но из других источников Аобрик Нихмеду смог выяснить, что Армию Эверески отправляли во все уголки Шараэдима, Страже Долины приказали выстроиться в горах по периметру местности, давшей им название, а старшие наставники Академий Магии и Оружия получили приказ быть наготове. Мелегонт обратился к Галаэрону с предложением вступить в бой без разрешения, и тот был настолько напуган, что едва не согласился.
Тем же днём, несколько позже, к Галаэрону подошла Вала. Щеки её припухли, а в глазах стояли слёзы. Сначала эльф решил, что Мелегонт нарушил данное слово и сбежал, но отбросил это предположение, когда женщина взяла его руки и поднесла их к своим губам.
— Галаэрон, мне так жаль, что именно я сообщаю тебе это.
— Сообщаешь что? — эльф плохо представлял, что могло заставить Валу расплакаться. — Фаэриммы пробились сквозь нашу оборону?
Она покачала головой.
— Дело в Аобрике.
— В моём отце? — ничего не понимая спросил Галаэрон. Он не заметил ни намёка на то, что тот готовился к путешествию на запад.
— С ним всё в порядке.
— Нет. — По лицу Валы потекли слёзы. — Уже не в порядке.
Таща эльфа за руку, она вошла в комнату созерцания, где на мраморном ложе для дремления возлежал Аобрик Нихмеду. Глаза его были широко открыты, а на груди лежала толстая книга. Он выглядел намного счастливее, чем Галаэрон видел его в последние несколько десятилетий. На губах играла лёгкая улыбка, а морщины на лбу разгладились.
Сразу всё поняв, младший Нихмеду сжал ладонь Валы и вышел вместе с ней в большую комнату. Решив, что их никто не услышит, эльф прошептал:
— Спасибо.
Вала нахмурилась.
— И это всё? Эльфы что, никогда не плачут?
— Когда тому есть причина.
— А смерти отца не достаточно?
— Смерти? — утверждение было столь абсурдно, что Галаэрон захохотал, тем самым вызвав удивлённое восклицание из соседней комнаты.
Вала бросила взгляд через арку и побледнела, став похожей на лунного эльфа.