Спать я лег счастливый и немного встревоженный, как всегда перед дорогой.
Проснулся рано, еще раз оглядел кольца на палках и стал готовить бутерброды.
В дверь постучали, и я бросился открывать.
— Я не поеду, — заявил Вовка и добавил: — Здравствуй.
Я ничего не понимал.
— Почему? Мы ведь сговорились!
— Не смогу. Вчера приходила тетя Женя и позвала на день рождения Пети.
— А ты не ходи.
— Должен. Он мой двоюродный брат.
Я готов был ко всему, только не к этому. Ну что ему сказать?
— Тогда я пойду с Гавриком, — пригрозил я. — Он не подведет.
— А разве я нарочно? Ведь Петя — мой брат. Неловко.
— Твое дело. Мне все равно. — Я отвернулся от Вовки и стал завертывать в бумагу завтрак.
Вовка ушел. Я сунул в карман хлеб, оделся, вскинул на плечо лыжи и вышел. Когда Вовкины шаги стихли на лестнице, я зашагал вниз, к Гаврику, сыну дворника.
Гаврик любил лыжи и всегда составлял мне компанию. Стоило мне заикнуться, как он вытаскивал из кладовки свои самодельные, белые, с плохо загнутыми носами лыжи, и мы катались по Успенке и Двине…
Я спустился в подвал и постучал к ним.
Высунулся Гаврик. Лицо у него было заспанное, на щеках следы пуговиц от подушки.
— Собирайся, — сказал я, — едем в Красный бор…
— Тссс… — Гаврик приложил к губам палец. — Брат спит, вчера поздно заявился…
— Боишься, попадет? Вытряхивайся!
— Попозже бы, — вздохнул Гаврик, — тротуар надо убрать. Папка с мамой с вечера уехали в деревню на праздник, а мне наказали убрать. Столько снега вчера навалило! Опять Карпилиха будет жаловаться на папку. Вот уберу, и поедем.
— Смеешься? — сказал я. — Поздно будет — теперь ведь рано темнеет… А скоро управишься?
— Часа за три, тротуар-то большой.
— А если потом уберешь?
— Нельзя. Скажут, все воскресенье тротуар был нечищеный, да и снег притопчут за день. Ночью придется работать.
— Верно.
Я вспомнил, как после больших снегопадов слышу иногда ночью, как скрежещет за окном дворницкий скребок.
— А если я помогу? Быстро счистим — и в Красный бор.
— Ну давай.
Гаврик вынес в коридор источенные молью валенки, влез в них. Сунул руки в пальтецо. Принес из кладовки лом, лопаты и скребки. Вручил мне лом. Лом был тяжеленный, и я с трудом положил его на плечо.
— Лыжи оставь тут.
— Идет.
Мы вышли на улицу.
— Начнем с того конца, — сказал Гаврик.
Мне было все равно. Я прислонил лом к стене дома, взял обитую жестью деревянную лопату, всадил в снег и сильным рывком двинул за ручку. Снег поддался. Я отбросил полную лопату и снова нажал на ручку.
— Веди лопату до конца, — сказал Гаврик, — быстрее будет.
Я послушался и двигал лопату до края тротуара, сталкивая на мостовую целый сугроб. Работа мне нравилась. Приятно было ощущать, как хрустит под твоим напором снег, поддается, отступает, и сзади остается полоса асфальта.
Там, где снег успели прибить, притоптать к тротуару, его трудно было поддеть, и лопата вхолостую скользила по наледи.
Тогда мы пускали в дело железный скребок. Со скрежетом вгрызался он в лед, скоблил его, превращая в белое крошево.
Вдоль тротуара рос снежный вал. Днем приедет грузовик и увезет снег за город.
Стало жарко, майка прилипла к спине. Теперь я работал помедленней. С добрый час счищали мы снег, а дело продвигалось медленно: дом наш был огромный и тротуар возле него длинный и широкий.
Скоро я сбросил пальто и повесил его на дверь.
Я уже немного жалел, что ввязался в это дело. Не мог Гаврик пойти со мной — не надо. Один бы поехал, на худой конец, в Красный бор. Дорога туда легкая: гони пятнадцать километров вверх по Двине — и готово; как увидишь по правую руку бор на высоком берегу — это он и есть.
Сразу уйти было неудобно, и я решил поработать еще с полчасика. Скажу Гаврику прямо: «Знаешь, друг любезный, здесь мы и до вечера не управимся, пойду-ка я побегаю немного: больно наскучило махать руками». — «Иди, — ответит Гаврик, — я кончу и прибегу к тебе».
Но когда же он успеет кончить один? До вечера пропыхтит. А разве я виноват? Очень нужно мне все воскресенье потеть с лопатой. Его родители веселятся себе в деревне, а я тут отдувайся за них…
Хватит! Еще минут десять поскребу и уйду.
Из подъезда — руки в карманы — вышел Левка, зевнул и съязвил:
— В дворники решил наняться?
Я промолчал.
— Какой оклад положили?
Я не замечал его.
— От тебя уже пар идет. Как от лошади. Трудись-трудись — спасибо скажут.