Митька крепче вжался в глубь дупла, втянул в плечи голову, перестал дышать.
В ствол возле самого уха ударила нога. Митька зажмурился, сжал зубы. Нога ударила выше, и Митька чуть успокоился: не обнаружили! И сразу сообразил, в чём дело: громадней этой вербы нет вокруг дерева, и взобраться на неё легче всего — сучья растут друг возле друга. Лучшего наблюдательного пункта не найдёшь. Вот и послали этого мальчишку наблюдать за местностью…
И жутко и весело стало Митьке: разве это не здорово — на одном и том же дереве сидят два враждебных разведчика-наблюдателя!
Митька опять прильнул к щели.
Стены уже были облиты, и солнце сверкало на ледяных гранях крепости. Митька перевёл взгляд на реку. Странно: куда подевался Юрка? В плен он не попал — Митька увидел бы, как его со связанными руками ведут в крепость. То шёл не прячась, а то исчез бесследно, как в прорубь канул. Наверно, удрал. Ну конечно, чего ещё от него дождёшься!
Мороз усиливался. Пальцы ног и рук наливались холодом, нос и щёки становились чужими, словно из них ушла вся кровь. Хотелось попрыгать, побить ногу об ногу, но попробуй попрыгай в такой тесноте! Единственное, что ещё можно было, — это шевелить пальцами ног и рук. Но пальцы деревенели и не слушались.
Митька стал горячо дышать в стенку дупла, и тёплый воздух, возвращаясь, немного согревал щёки. Но скоро Митька выдохся, и мороз с новой силой набросился на него, всё глубже запуская свои когти под пальтецо. Снег, попавший в валенки, растаял, и вода застывала, сводя холодом пальцы.
Но Митька терпел. Стоял и терпел.
Замлевшие ноги подкашивались, голова наливалась тяжестью, но он встряхивался и по-прежнему остервенело двигал пальцами. И по-прежнему смотрел в щель.
Вспомнилась школа, тёплый класс, где девочки ножницами вырезают из хрустящей глянцевитой бумаги флажки и гирлянды к ёлке и где он должен был отбывать гауптвахту. Потом мысли перенеслись домой, в небольшую комнатушку в полуподвале, где он живёт с матерью, дворничихой. Что она делает сейчас? Наверно, чистит картошку и бросает белые картофелины в большую кастрюлю. Чистит она очень быстро и очень аккуратно: из-под ножа выползают тонкие-тонкие ленты кожуры. И снег с тротуара мать тоже сметает очень быстро. Жаль только, совсем старая стала — половина волос седых, а сама худая, как девчонка… Трудно без отца. Зря он нагрубил ей вчера. Даже заплакала, а он ещё кричал на неё: денег на кино пожалела. Эх, ну и дурак же он! Наверно, правильно говорят, что характер у него невыносимый. Сейчас бы хорошо дома посидеть да горячей картошки пожевать.
И вдруг Митьке вспомнились слова: «За нарушение дисциплины трое суток гауптвахты…» Эх, Всеволод, не знаешь ты, что это дупло хуже всякой гауптвахты… Настоящий карцер!
Время шло. Митька, заледенев от стужи, навытяжку, как приговорённый, стоял в дупле.
— Эй, Алик, как там? — донёсся из крепости простуженный голос Рыбакова.
— Пока не видно! — отозвалось над Митькиной головой, и пушистый ворох снега пролетел возле смотровой щели.
— Гляди с дерева не свались.
— Не свалюсь.
Прошли ещё полчаса, томительные, медленные, тягучие. Митькины веки отяжелели, тело наливалось мягкой истомой, перед глазами всё поплыло, словно смотрел он через бегучую прозрачную воду. Неведомо откуда перед ним вдруг выплыло лицо Юры, вытянутое, разъярённое, с побелевшими от гнева глазами. Митька вздрогнул и замотал головой. «Кажется, засыпаю, — подумал он. И не найдут потом в этом дупле. Гроб, а не дупло!»
Но Митьке не суждено было замёрзнуть, над его головой раздался истошный вопль.
— Идут, идут!
Митька припал к щели. В лагере «зелёных» началась суматоха. Поспешно бросая вёдра, ребята с криками стали сбегаться к крепости. Мальчишка в лохматой медвежьей шубе, заливавший нижние подступы, скользил по льду и никак не мог взобраться на горку. Жалобно взывая о помощи, он растерянно бегал внизу и размахивал пустым ведром. Беднягу никто не замечал.
— Миша! — надрываясь, кричал с дерева Алик. — А какой будет мне приказ?
Ему никто не ответил. Крепость лихорадочно готовилась к отражению штурма. Из неё доносились команды, хриплые крики, перебранка. Сопя и ругаясь, наблюдатель, так и не дождавшись разрешения высшего командования, полёз вниз.
— А ну скорей сматывай удочки, пока жив! — прошептал Митька и, когда, слезая с вербы, мальчишка в бурках очутился возле дупла, ткнул его закоченевшей рукой в ногу.