— Ты извини меня, — говорила тогда мама, чуть повысив голос, — но ведь это, в конце концов, как бы тебе сказать… неэстетично. Ведь не аудитория же здесь, а жилая квартира. А если ты думаешь, что они придают кабинету уют…
— Лена, как ты не хочешь понять, — спокойно отвечал отец, — ведь это мои рабочие карты, а не безделушки для украшения.
Отец говорил правду. Многие карты побывали с ним в экспедициях, и на них красным карандашом были отмечены маршруты. По этим картам Алёша учил азбуку. Он знал, что пятно, смахивавшее на брюкву, — Африка, та самая, в которой водятся жирафы и крокодилы, что земля, похожая на сапог, — Италия. Но это Алёша узнал ещё в позапрошлом году, а в нынешнем всё свободное время он проводил в кабинете и читал отцовские книги про путешествия. Правда, читать книги с мелким шрифтом было трудновато, но какие трудности могут помешать ему узнать, чем кончилась экспедиция Георгия Седова, или Челюскина, или неистового Магеллана! Он так увлекался книгами, что Надьке приходилось отнимать их во время обеда. А однажды, когда она застала Алёшу в три утра в постели за чтением увесистого тома о Колумбе, Надька погасила свет и ничего не сказала, но матери наябедничала, потому что утром, едва проснувшись, Алёша услышал, как мама взволнованно говорила на кухне:
— Прямо не знаю, что с ним делать! Мальчику только девять, а он уже, наверно, больше меня прочитал… Раннее развитие очень вредно.
Алёша так и не понял, почему вредно читать интересные книги, но няня, наверно, понимала это хорошо: с этого дня Надька начала ставить все книги в шкаф и запирать на ключ.
Но не только книги и карты были в кабинете отца.
В нём находилось много и других необычных вещей. На столе вместо пресса лежит огромная, тяжёлая капля, не то стеклянная, не то каменная. Это кусок лавы с Ключевской сопки, на которую вместе со студентами поднимался отец. Рядом с куском лавы лежит медный компас: нажмёшь особый рычажок — и лёгкая двухцветная стрелка затанцует под стеклом; а если водить сверху пером, то эта стрелка гоняется за ним, как голодная. А в книжном шкафу одну полку занимают разные высушенные крабы, морские раковины, камни… Под кроватью отца стоят огромные, неуклюжие унты из оленьего меха, привезённые с мыса Дежнёва, куда он ездил ещё в студенческие годы…
И вот сейчас Алёша стоял в передней, мокрый, взъерошенный, шмыгая носом, и с бьющимся сердцем слушал чужой, незнакомый голос матери:
— С твоим ли здоровьем это говорить? Не на Камчатке ли ты получил хронический насморк?
Алёша вдруг почувствовал, как из носа побежало, и он едва успел вытащить платок, который мама всегда клала в карман, отправляя его на улицу.
— Лена… — ответил отец, и по тому, как упрямо прозвучал его голос, Алёша сразу представил морщинку, клинышком упёршуюся в переносицу. — Забудем про это… Ничего со мной не случится… Эх, Ленка-Ленуха, знала бы ты, сколько я мечтал об этой экспедиции! Чуть побольше нашего Лёшки был, а уже мечтал… У каждого, понимаешь ли, человека должна быть в жизни своя мечта, своя Антарктида… А без неё какой же ты человек?.. Что это за материк!
— На мысе Дежнёва заболел воспалением лёгких? Заболел. А ведь в Антарктиде, сам говорил, морозы достигают восьмидесяти градусов… — В голосе матери слышались слёзы: вот-вот заплачет.
Алёша собрал на лбу морщины: о чем это они, собственно, говорят?
— Да пойми же ты: у нас будут особые куртки на гагачьем пуху. Никакой мороз не страшен.
— А плыть… Через всю землю! А штормы и бури? Нет-нет, при твоём…
Алёша насторожился: штормы и бури — это интересно.
— Лена, ты опять за своё! Корабли у нас мощные… И потом, ну как же ты не хочешь понять: не могу я туда не поехать! Понимаешь — не могу! Лёг я вчера спать — и попал прямо в Антарктиду. Вышел на берег. Вокруг белым-бело. Сверкают айсберги, метёт метель. А я стою на берегу, стою там, где ещё не ступала нога ни одного человека. А кругом снега — сухие, вечные, которые ни разу не таяли… Ведь ещё точно неизвестно, материк это или архипелаг, острова, прикрытые ледяным щитом… Есть там среди гор и оазисы, и даже цветы цветут — это в Антарктиде, ты только подумай! И если найду два цветка, один — в гербарий, другой — тебе… И есть там ещё озёра, и никто не знает, образовались ли они от подземных пожаров каменного угля, или…