– А как же твои друзья? – напоминаю я ему.
– Я вижу их каждый день на тренировке. – Большим пальцем он нежно вырисовывает круг на моем запястье, и я понимаю, что это конец. – Тейлор. Пожалуйста, останься.
Это ужасная идея. Именно этот момент я и буду вспоминать через год, после того как сменю имя, покрашу волосы и начну отзываться на «Ольга» в кафе в Скенектади. Но его молящие глаза, его нежные касания – они меня не отпускают.
– Ладно. – У меня не было никаких шансов против Конора Эдвардса. – Но чур только разговор и ничего больше.
Мы снова устраиваемся на кровати, разделенные плюшевой стеной, повалившейся от прыжков и ерзаний. Спрятаться от очарования Конора негде. Он берет плюшевую черепаху, отскочившую в конец кровати, и кладет ее на тумбочку. Я вдруг осознаю, что, кажется, никогда здесь не была. Комната Рейчел – это… что-то с чем-то. Как будто VSCO-девушку и мамашу-блогера стошнило на диснеевскую принцессу.
– Помоги мне узнать тебя получше. – Конор скрещивает свои сексуальные руки на груди. – Это же не твоя комната, да?
– Нет, сначала ты, – настаиваю я. Если я собираюсь ему потакать, то должна получить что-то в ответ. – Мне кажется, в нашем разговоре я и так все одеяло на себя перетянула. Помоги мне узнать тебя получше.
– Что ты хочешь знать?
– Все что угодно. Все. – Как ты выглядишь голым… Но нет, мне нельзя это спрашивать. Может, я и лежу в кровати с самым горячим парнем на кампусе, но мы по-прежнему одеты. Особенно я.
– Эм, ну… – Скинув с себя ботинки, он сталкивает их с кровати. Я хочу сказать ему, что мы не так долго тут будем оставаться, но он продолжает: – Я играю в хоккей, но, наверное, ты это уже поняла.
Я киваю в ответ.
– Я перевелся сюда из Лос-Анджелеса в прошлом семестре.
– А, ясно. Это многое объясняет.
– Неужели? – Он притворяется обиженным.
– В хорошем смысле. Ты же красавчик, точно с обложки Playboy! Но это тебе идет.
– Буду считать это комплиментом, – говорит он и тычет меня в ребра локтем.
Я стараюсь не обращать внимания на возбужденную дрожь в груди. Слишком уж соблазнительны его заигрывания.
– Как парня с западного побережья занесло в хоккей?
– На западном побережье играют в хоккей, – сухо говорит он. – Не только на восточном. В средней школе я играл еще и в футбол, но хоккей был интереснее и давался мне лучше.
– И из-за чего ты захотел переехать на восток? – Зимы в Новой Англии на любителя. На первом курсе у нас была сестра, которая выдержала всего шесть дней среди снегов по колено и улетела обратно в Тампу. Нам пришлось отправлять ее вещи по почте.
Лицо Конора мрачнеет. На мгновение взгляд его серых глаз становится невидящим. Если бы я знала его лучше, то подумала, что задела за живое. Когда он отвечает, в его голосе нет былой игривости.
– Мне просто нужно было сменить обстановку. Появилась возможность перевестись в Брайар, и я ей воспользовался. Я жил дома, понимаешь, и мне там становилось тесно.
– Из-за сестер с братьями?
– Нет, я уже давно живу вдвоем с мамой. Папа бросил нас, когда мне было шесть.
Сочувствие смягчает мою интонацию.
– Это ужасно. Мне жаль.
– Нечего жалеть. Я почти его не помню. Моя мама вышла за другого, Макса, лет шесть назад.
– И что, вы не ужились вместе?
Он вздыхает и сильнее вжимается в подушки, уставившись в потолок. На его лбу проступает горестная морщина. Мне хочется пойти на попятную, сказать, что он не обязан об этом рассказывать и я не хотела совать свой нос в его дела. Я вижу, что эта тема его тревожит, но он продолжает:
– Он ничего. Мы с мамой снимали дерьмовый домишко, когда они встретились. Она работала парикмахером шестьдесят часов в неделю, чтобы нас прокормить. И тут появляется этот прилизанный богатенький бизнесмен и вытаскивает нас из бедности прямо на Хантингтон-Бич. Там даже воздух совсем другой, словами не описать. Это первое, что я заметил. – Он пожимает плечами с самоуничижительной улыбкой. – Я сменил государственную школу на частную. Мама сократила часы работы, а потом вообще уволилась. Наша жизнь полностью изменилась. – Молчание. – Он хорошо к ней относится. Она – весь его мир. Но мы с ним общий язык не нашли. Она была желанным призом, а я – ненужным балластом.
– Никакой ты не балласт, – говорю я ему. Сердце сжимается от мысли, что на свете есть дети, которые с малых лет считают себя обузой, и я задумываюсь, уж не потому ли Конор старается казаться таким спокойным и расслабленным, что это ему помогает оправиться от былых травм и не чувствовать себя брошенным. – Некоторые люди просто не ладят с детьми, понимаешь?