Выбрать главу

Ситуация начинает принимать понятные для ХХ века очертания, если мы вспомним, что в своем политическом завещании Фридрих Второй указал, что движение России на Запад может быть остановлено только союзом Пруссии и Австрии. Тем не менее, в дальнейшем только протекция Александра Первого спасла Пруссию. А затем русские и немцы крушили Наполеона и XIX век стал веком переключения России с Британии на германских соседей.

Проблема выбора между Центральной и Западной Европой стала актуальной уже тогда, когда осторожный Кутузов в 1813 году предупредил императора Александра, что Франция в дальнейшем не будет представлять собой угрозы для России, что полное сокрушение Наполеона лишь утвердит Британию в положении сильнейшей державы Европы, а это едва ли в русских интересах. Раздел Польши привязал Россию к двум германским государствам, способствовал решительному германскому преобладанию в процессе экономического развития России на протяжении целого века между 1815 и 1914 годами. Именно в это время Германия становится лидером европейского экономического развития. И она стремится к союзу с Россией не в малой степени благодаря настроенному в определенном смысле «прорусски» послу в Петербурге, а затем первому канцлеру Германской империи — О. фон Бисмарку.

Бисмарк был уверен, что Германии на предстоящий исторический период будет нужен мир — только тогда германские наука и промышленность в полном объеме проявят себя. Его наследники потеряли этот исторический оптимизм, они стали считать время работающим против Германии. Берлин, загнавший в свою тень Францию и доминировавший в торговле с Россией, обогнал Лондон в качестве лидера экономического развития Старого Света. Складывается ситуация, ведущая к кризису: из европейского концерта выделяется лидер, что заставляет остальных объединяться ради самозащиты. Лидер — Германия (вкупе с германским союзником Австрией) стала посягать на континентальное преобладание уже не только в экономическом, но и политическом влиянии, что в конце концов привело к союзу против нее Франции, России и Британии. Система Меттерниха еще поддерживалась мудрым Бисмарком, но показалась устаревшей канцлерам Бюлову и Бетман-Гольвегу. Именно нарушение равновесия погубило систему. Берлин ХХ века перестал видеть в России союзника.

* * *

В 1887 году Россия впервые узнала о себе многие объективные факты — проведена была первая перепись населения. В России оказались два города с более чем миллионным населением — Санкт-Петербург и Москва. Выросли индустриальные города, о которых ранее никто не слыхал — Екатеринослав, Иваново, Царицын, Баку. Занятыми в промышленности оказались 640 тысяч человек, производивших промышленной продукции на миллиард рублей. Россия к началу века добывала 11 млн. тонн угля, почти 3 млн. тонн нефти, она выплавляла два миллиона тонн чугуна и миллион тонн стали. Через неполных двадцать лет, к началу первой мировой войны Россия добывала 40 млн. тонн угля в год, 9 млн. тонн железной руды. Она выплавляла 5 млн. тонн чугуна, добывала 9,2 млн. тонн нефти. Внешняя торговля России к началу войны 1914 года достигла трех миллиардов рублей. Валовой национальный продукт России в 1913 году был на 219 процентов выше уровня 1900 года.

На Западе в целом царило впечатление, что Россия по основным показателям быстро сближается с Западной Европой. Американский историк писал: «Годы правления Николая Второго были характерны быстрым промышленным ростом; происходила стремительная трансформация крестьянства в мелких хозяев, быстро распространялось образование, наблюдались новые, многообразные и оригинальные культурные процессы, осуществлялось приобщение целого поколения к политическому опыту посредством земств, муниципалитетов, думы и судов; и происходило грандиозное освоение Сибири».

Неудивителен сделанный на Западе вывод о потенциале России:

«Ее известные природные ресурсы невозможно измерить. Они больше по совокупному объему и по разнообразию, чем разведанные природные ресурсы любой другой нации. Уже разведанных ресурсов достаточно, чтобы прийти к выводу, что это огромный резервуар, ожидающий труда и предприимчивости».

Союз с Европой был желанной целью для России. И эта цель уже казалась осуществимой. По словам английского историка: «В 1914 году Россия успешно шла по пути превращения в полнокровного партнера Европейского сообщества… На протяжении десятилетия, предшествовавшего революции, Россия переживала эру быстро растущего процветания; война с неграмотностью велась с большой энергией, интеллектуальные и культурные отношения с Европой становились все ближе». Но потенциал это одно, а наличная мощь — другое. За фасадом европейской цивилизации стояла гигантская масса населения, жившего далеко не европейской жизнью. С одной стороны, превосходная литература, поднявшаяся до высот гуманизма, с другой стороны, миллионы необразованных, живущих примитивной жизнью, безразличных к жгучим проблемам современности крестьян.

Бывший французский министр иностранных дел Г. Аното указал в «Фоссише Цайтунг», что Россия 1914 года уже не напоминает Россию 1904 года. «Россия сейчас сама является производителем. В дополнение к ее сельскохозяйственному производству у нее теперь есть текстильные и сахарные фабрики. Она обладает огромной сетью железных дорог и теперь она думает о расширении экспорта… Россия становится богаче день ото дня и все меньше зависит от соседей». Не следует все же предаваться преувеличениям в отношении индустриального развития России. Ко времени революции 1917 года общий капитал промышленных и торговых компаний (за исключением банков и железных дорог) составлял примерно два миллиарда долларов, что составляло одну девятую капитала, инвестированного в США только в железные дороги. Капитал лишь одной корпорации США — «Юнайтед Стил корпорейшн» равнялся совокупному капиталу всех индустриальных и торговых компаний России (совокупный капитал британских компаний, страны с населением в три раза меньше России, составлял двенадцать миллиардов долларов). В России накануне революции было две тысячи акционерных компаний, в то время как в Британии — 56 тысяч.

Осуществлялось ускоренное железнодорожное строительство, заслуживающее восхищения. И все же к 1914 году Россия, страна с населением в 160 млн. человек, владела системой дорог, пропускная способность которых лишь едва превосходила систему дорог Канады, страны с населением в 8 млн. человек.

* * *

Германский император Вильгельм Первый, если верить историческим источникам, до последнего дня, до своей смерти 9 марта 1888 года выступал убежденным сторонником германо-русской дружбы — он завещал ее наследнику, находившемуся у одра умирающего. Смерть прусского короля, воевавшего вместе с русскими против Наполеона, боровшегося вместе с ними с революцией 1848 года, ставшего благодаря их благожелательности и благорасположению германским императором, обозначила конец эпохи. Почти целый век Германия и Россия провели в состоянии взаимопонимания. Теперь наступали другие времена.

Но только после отставки Бисмарка главное условие для союза России с Западом было создано: Берлин отказался возобновить т. н. «договор о подстраховке», сохранявший взаимную дружественность России и Германии.

Позже немцы предпримут попытки понять, почему нелюбивший Францию по многим причинам Александр III решил прервать осевую линию русской политики всего ХIХ века, заключив именно с ней союз против переживающей подъем Германии. Проведенное И. Грюненгом исследование показало, что русское общественное мнение в период 1878–1894 годов выступало против активного вторжения России в европейскую политику, предпочитая свободу государственного маневра. Даже Катков, известный неприязнью к Германии, был за политику «свободных рук», а вовсе не за выбор антигерманского союза. Лишь очень небольшая группа «антинемцев», таких как генерал Скобелев, могла симпатизировать антигерманской дипломатии, но влияние этой группы политиков было невелико. Решающими оказались соображения национальной безопасности. Александр Третий сказал своему министру иностранных дел Гирсу, что в иностранных делах «теперь господствуют не династические связи, а национальные интересы». Именно исходя из своего понимания русских национальных интересов он пошел на союз с Францией. Через семнадцать месяцев после отказа Германии возобновить «союз трех императоров» французская эскадра посетила Кронштадт. Петербург стал искать гарантий своей безопасности от европейского Центра в союзе с Западом.