В декабре папа с мамой брали меня с собой в магазин покупать, вернее, докупать ёлочные игрушки к тем, что у нас уже были и хранились весь год в коробке, завёрнутые в вату.
Какая радость для меня была развешивать эти игрушки и особенно новые. Я всё норовил повесить за маленькую металлическую петельку какой-нибудь шар с Дедморозом на санях, влекомых оленем. Но папа, не позволял и сначала привязывал большое колечко из нитки к этой петельке, и тогда это колечко легко и далеко одевалось на ветку без опасности для шара соскользнуть и разбиться об пол.
Когда мне исполнилось лет десять, интерес к новогодней ёлке у меня пропал, и родители больше ёлок не покупали и отдали кому-то ёлочные игрушки.
Недавно в The Museum of Russian Art в Миннеаполисе проходила выставка советских ёлочных игрушек из частной коллекции как раз из периода моего детства. И среди них я увидел немало игрушек, которые мне купили родители. Там сиял синий шар с Дед Морозом в санях и оленем, и висел он на ёлке, которая была густая и очаровательно пахла хвоей.
Я раньше привозил родителей в этот музей на разные выставки, а на эту мне захотелось привести их особенно сильно – сколько бы мы вместе навспоминали…
Но это уже было невозможно.
* * *
Папа научил меня ездить на двухколёсном велосипеде, когда мне было лет шесть. Велосипед был чужой, одного из дачников. Мы вышли на прямую асфальтированную пустынную дорогу. Папа посадил меня на велосипед и сказал, чтобы я крутил педали как можно быстрее, а он будет бежать рядом и держать велосипед за седло, чтобы я не упал. Папа действительно держал за седло, пока я усаживался и бежал рядом, когда я начал ехать. Я стал крутить педали изо всех сил и в какой-то момент заметил, что папы больше нет рядом, никто не поддерживает велосипед, а я сам несусь по дороге. Сначала меня охватило чувство обиды – папа меня обманул. Но в то же время я понял, что зато я сразу научился кататься на велосипеде, и обида исчезла. Когда я наконец остановился и оглянулся назад, я увидел папу вдали, машущего мне рукой, я развернулся и уже сам доехал обратно.
Наконец, родители накопили деньги на покупку мне велосипеда "Орлёнок". Я счастливый, так разогнался на нём во дворе, что не успел повернуть и на всей скорости врезался под прямым углом в стену. Мне удалось удержаться в седле, но зато рама прогнулась от удара и краска на ней стала шелушиться ("Советское – значит отличное").
Всякий раз, собираясь кататься на велосипеде, приходилось зажимать бельевой защипкой правую брючину или просто заворачивать её к колену, чтобы она не попала в цепь. Велосипедные цепи того времени были исключительно хищными и питались не только тканью брюк и юбок, но и даже плотью под тканью.
Однажды на даче мы с папой шли домой из магазина и увидели парня, лежащего на земле с велосипедом на нём. Нога парня была в крови, и разорванная штанина застряла между цепью и шестерёнкой. Велосипед спал насытившимся зверем. Папа наклонился и изо всех сил провернул педалью заклинившую цепную передачу, и кусок окровавленной материи выпал из зубов шестерёнки. Мы помогли парню подняться и довели его до дома.
“Какой у меня сильный и хороший папа”, – думал я с удовлетворением и гордостью.
Признание неправоты
На всю жизнь запомнилось – когда мне было лет пять, папа в какой-то момент почувствовал свою неправоту передо мной (не помню, в чём) и сказал: "Извини, сынок, я был неправ".
Меня это несказанно поразило, и тогда я не мог осознать и выразить почему, но я ещё больше зауважал своего папу. То, что мой отец – тогда воплощение полного авторитета во всём – может оказаться в чём-то неправым, признать это, и попросить у меня, маленького, прощения ощутилось огромной победой, но не над отцом, а это было нашей общей победой двух друзей над чем-то, что могло бы омрачить их дружбу.
С тех пор я без усилий мог признать себя неправым (если тому появлялись доказательства в виде фактов или чувств) и извиниться. Поэтому когда я услышал песню Элтона Джона "Sorry Seems to Be the Hardest Word" я был предельно удивлён, что у кого-либо самым трудным в жизни может стать признание собственной неправоты.
Большинство людей считает, что извиниться – это значит унизиться, показать свою слабость, свою уязвимость. Но отрицать и не признавать свою ошибку – это значит обрекать себя на её повторение снова и снова, что тогда действительно станет унизительным подтверждением твоей слабости.