Да и вообще, в основном, плюгавые, безграмотные, наглые существа в плохо сидящей на них форме были объектом всеобщего опасливого презрения и насмешек, а подчас и ненависти.
И вот наступил октябрь 1977 года – родители прилетели в Миннеаполис из Италии, где жили несколько месяцев, ожидая визы в США.
Счастливые, восторженные, мы с сестрой везём папу и маму к нам в квартиру. Там накрыт стол, и мы говорим, говорим, не веря, что мы снова вместе, и снова обнимаемся, целуемся.
Уже за полночь, и все, полные чувств и впечатлений, укладываемся спать.
Вдруг среди ночи меня осторожно будит мама:
– Папе плохо с сердцем.
Я вскакиваю, бегу в спальню. Папа лежит в кровати, держится рукой за сердце и стонет.
Я сразу вызываю Ambulance (скорую помощь). Буквально через три минуты, стук в дверь, и в квартиру входит полицейский метра два ростом, широкоплечий, в руках у него медицинский чемоданчик, на боку пистолет и наручники. Он идёт быстрым шагом в спальню, склоняется над папой, щупает пульс, я перевожу вопросы и папины ответы о характере боли и пр. Попутно, полицейский переговаривается по радио со скорой помощью, которая приезжает через пару минут после полицейского.
Так мы узнали, что полицейские приезжают первыми.
Папе при виде могучего, вооружённого и заботливого полицейского, сразу стало легче, но всё равно мы решили взять его в больницу на обследование. Оказалось, что причиной боли было не сердце, а желчный пузырь, который потом успешно удалили. Но папа всё равно считал, что полицейский спас ему жизнь.
С тех пор папа влюбился в американских полицейских да и все мы – тоже. И за всё время последующей жизни американские полицейские были только помощниками и друзьями. Даже тогда, когда они доброжелательно штрафовали папу за превышение скорости.
И папа не пытался предлагать им взятку, поскольку он не хотел омрачать в себе образ американского полицейского.
Железо и мякоть
Мой папа, любитель всякой механики, всегда стремился всё чинить и сооружать сам. От этого он получал огромное удовольствие и удовлетворение. Так в детстве, я вынужден был помогать папе в ремонте машины, а в зрелости – в производстве механизмов, которые папа проектировал.
Я же – прямая противоположность в этой области. Я получаю огромное удовольствие и удовлетворение, когда я нанимаю кого-то, чтобы тот сделал за меня механическую работу.
Мне не интересно влиять на механизмы и всякого рода железо, мне интересно влиять на сердца людей и на их другие органы.
Однако именно благодаря продажам изготовленного железа, я смог позволить себе беззаботное увлечение женской мякотью.
Папа был прав. Но и я не ошибся.
Стихи между строк
Когда в 1976 году я покидал свою пресловутую родину, власть, в ней царившая, запрещала уезжающим брать с собой что-либо рукописное или напечатанное на машинке. Разрешалось только взять записную книжку с адресами близких и знакомых, причём содержание этой книжки проверяли на таможне.
К тому времени я сделал три самиздатовские книжки стихов, взять с собой которые даже нельзя было и помышлять. Так как моя память могла удержать в себе не более десятка стихотворений, да и то с ошибками, я попросил родителей, чтобы они в письмах мне переписывали стихи из моих книжек. Но так как письма, отправляемые за границу “предателям родины” проходили цензуру и часто пропадали, то я решил, чтобы стихи вкраплять в текст письма, записывая их в строчку, чтобы они не привлекали к себе внимание цензора столбцами. А внимательно читать мелкие и обильные строчки письма цензору станет лень.
Решение оказалось абсолютно правильным, потому что, таким способом, я получил от родителей все свои стихи. И ни одно письмо не пропало.
Каждое письмо шло минимум месяц. Родители мне писали часто, и я отвечал им, описывая чудеса американской жизни.
Когда я получал письмо, я отделял стихи красными скобками для простоты их отыскания в сплошном тексте. Так в одном письме (четыре тетрадные страницы) мама пересылала мне около десяти стихов.
Папа тоже подключался, но почерк у него был неразборчивый, и мама была главной переписчицей и хранительницей моих стихов.
После одного из них мама написала:
"Мишенька, надеюсь что ты на практике будешь бОльшим оптимистом, чем в своём творчестве."
Мамины надежды я полностью оправдал не только на практике, но и в самом творчестве, в чём родители с радостью убедились на нашей второй славной родине.
Так родители переписали три книжки моих стихов. У меня хранятся все эти письма.
Мой позывной
Самая первая осознанно услышанная мелодия была та, которую мне насвистывал папа. Он насвистывал её для того, чтобы окликнуть меня и маму, пропавших из виду или отыскать нас в толпе или в лесу. Это был позывной нашей семьи – мы свистели в поисках друг друга. С помощью высвистывания этой мелодии мы не терялись, а всегда находились и были вместе.