К вечеру всю округу взбудоражила нежданная весть: одному из советских летчиков, сбитых над Сещей, удалось спастись.
Дмитрий Чернокнижный едва успел выброситься из пылавшего бомбардировщика. В глаза ударил слепящий магниевый свет прожектора. Поток воздуха завертел Чернокнижного, закружил. Что было силы дернул он за вытяжное кольцо. Над головой, чуть ниже зеленой цепочки трассирующих пуль, бичом хлопнул раскрывшийся парашют. Летчика сильно встряхнуло. Ветерок сносил парашют к лесу. К парашюту тянулись пулеметные трассы. Несколько мгновений плавного спуска — и треск, скрежет сучьев под ногами. Пилот ударился головой о толстый сук. Перед глазами поплыли яркие круги.
Когда Чернокнижный очнулся, он увидел, что ночное небо над верхушками елок побледнело. Ни пальбы зениток, ни рокота моторов, ни цветной пулеметной строчки в небе. Но где-то неподалеку стрекотали мотоциклы, в лесу слышались крики, резкие, гортанные, азартно, взахлеб лаяла собака. Чернокнижный слабыми руками отстегнул подвесную систему парашюта, поднялся на ноги. Голоса приближались.
Под разлапистой елкой лежал еще ноздреватый снег, усеянный сучками и шишками. Чернокнижный сдернул купол шелкового парашюта с елки, собрал полотнище, обмотал наспех стропами. Не успел он забраться под парашют, как из подлеска вышли два немца-мотоциклиста, с черными автоматами на груди. Чернокнижный поставил на боевой взвод пистолет «TT». Немцы прошли с другой стороны елки, не заметив в предрассветной темноте парашют на снегу.
Чернокнижный выбрался из-под парашюта, встал. Голова загудела, закружился лес вокруг…
Летчик пришел в себя только вечером. Снял шлемофон, перевязал голову бинтом из индивидуального пакета и побрел, шатаясь, часто поглядывая на зеленую стрелку компаса. Под ногами то ледок хрустел, то чавкала грязь. Лес кончился. Он оказался совсем небольшим. Впереди темнел неровный строй деревенских домов. Чернокнижный остановился. А вдруг в деревне немцы? Найдет ли он тут людей, которые осмелятся пойти из-за него на страшный риск?
Летчика выручила пожилая женщина, встретившая его за околицей села Сосновки. Окинув быстрым взглядом человека в шлемофоне, надетом на перевязанную голову, в меховом летном комбинезоне, мокром и рваном, в мохнатых унтах, она сразу же поняла, кто стоял перед ней.
— Эта деревня полицейская! — сказала женщина летчику. — Иди за мной!
Она провела его задами в какой-то двор. Никто их не заметил.
— Постучись в эту дверь, — шепнула она, — и спроси братьев Мареевых. Любого брата — Ивана или Василия. Они тебе помогут.
Женщина ушла. Чернокнижный так и не узнал, кто была его спасительница. Тяжело поднявшись на скрипучее крылечко, летчик тихонько постучал в низкую дверь.
…Утром семнадцатилетний Ваня Мареев увез пилота Дмитрия Чернокнижного из полицейской деревни в Клетнянский лес, в партизанский отряд.
«НЕЛЬЗЯ С ВОЗДУХА — ПОДБЕРЕМСЯ С ЗЕМЛИ!»
Целую неделю метался летчик в жару на жестких нарах партизанской санчасти.
Партизанский командир Константин Рощин зашел в землянку навестить летчика.
— Как только поправишься, — обещал он Чернокнижному, — постараемся отправить тебя на Большую землю. Правда, со связью у нас плоховато.
— Больше никто не спасся? — слабым голосом спросил Чернокнижный.
— Ребята узнали, — ответил Рощин, опускаясь на край нар, — что еще один самолет упал в Новом Колышкине. Семья Бугаевых похоронила останки летчиков. Да третий самолет в воздухе взорвался. Неудачный налет. Тяжелые потери… Эх, соколы, соколы! Бочки разбомбили!…
— Что «соколы»! — вскипел летчик. — Легко говорить! У этого аэродрома мощное зенитное прикрытие, а мы летели вслепую, об организации противовоздушной обороны на аэродроме ничего не знали, — как ее подавишь? Немцы уж не один наш самолет-разведчик сбили. С воздуха к аэродрому не подберешься. Самолетов еще у нас маловато… Да разве вам, партизанам, понять, что за орешек Сещинский аэродром!…
— Ты, я вижу, парень-кипяток, — усмехнулся Рощин. — Сещинский аэродром я хорошо знаю: аэродром первого класса, имел большую взлетную бетонную полосу, входил в Белорусский военный округ. Правильно?
— Откуда вам, партизану, все это известно? — удивился Чернокнижный.
— Я ведь, лейтенант, не всю жизнь партизаном был, — ответил Рощин с улыбкой. — Был не так давно и флаг-штурманом ВВС двадцать восьмой армии. По званию — майор. Кстати, у нас почти все в отряде старшие и средние командиры. Так и называемся — Командирский партизанский отряд.
Помолчав, Рощин поднял со стола алюминиевую ложку.