Отрицать это, конечно, возможно, если очень захотеть, но вот вопрос: не приведет ли это к провинциализации, к уязвленному и провинциальному мироощущению? Кто и чьей колонией был при Брежневе, приведшим к власти днепропетровский клан, или при руководителе КГБ Владимире Смемичастном? Из имперскости давно уже сделали жупел, и чрезвычайная трудность разговора о ней заключается в том, что, щадя травму украинцев (травма — это еще сказано очень мягко), и европейцы, и либеральные русские стараются им не возражать. Имперство — универсальное клеймо, которое ставится на любом недостаточно восторженном собеседнике. Вы находите в Украине серьезные причины для беспокойства? — беспокойтесь о своем, а упрекать Украину — имперство. Вы не готовы мазать одной краской весь Советский Союз, включая высшие проявления его культуры, вроде фильмов и книг семидесятых, причем во всех республиках? — вы недостаточно раскаиваетесь за аннексию стран Балтии и высылку народов. Вы называете это аннексией, а не оккупацией? Это может стоить вам трудоустройства в тех самых странах Балтии.
В таких обстоятельствах вести осмысленную дискуссию крайне сложно, но мы рискуем так и не понять, что происходит между Россией и Украиной, если и дальше будем рассматривать вопрос в имперской парадигме. Отойти от нее попытался лишь антрополог Роман Шамолин, доказательно написавший о том, что путинская Россия — никакая не империя, да и царская Россия, как показал Александр Эткинд, колонизировала главным образом самое себя. Собственно, российскому населению доставалось от правительства ничуть не меньше, чем инородцам, и это давало некие основания для дружбы народов — ислам уживался с православием главным образом благодаря общему гнету. Мы не будем углубляться в историю отношений Украины и России, в полемику о Богдане Хмельницком или о Екатерине II — эта оптика сейчас и так стала преобладающей, имперскость упоминается в названии большинства научных трудов и публицистических статей о России. Всякий имеет право на свои тематические приоритеты, и полемизировать с этими авторами мы не будем; нам важно лишь подчеркнуть, что природа этой войны не колониальная, что все гораздо страшней, что речь идет не о попытке России восстановить былое территориальное величие и не о территориальных претензиях как таковых. Именно поэтому помириться на уступке территорий невозможно — это будет перемирие временное и непрочное. Украина как таковая России не нужна вовсе — она, как замечательно сформулировал Владимир Пастухов, оказалась не в то время не в том месте. Объектом притязаний со стороны России мог быть кто угодно, и территориальные претензии до такой степени шиты белыми нитками (все эти заявления Путина насчет создания Украины Лениным и пр.), что их минимальной достоверностью не заморачиваются даже в Кремле, а серьезные историки спорить о них отказываются априори. России важно состояние войны, позволяющее стимулировать народную любовь и бесконечно сохранять власть, а оппозицию уничтожать на корню. Это не колониализм — о, если бы это был колониализм! По идеологии и практике это самый что ни на есть пещерный национализм, да еще и в грубейшем охотнорядском исполнении. Достаточно прочитать любого z-идеолога, чтобы распознать квасной, перегарный, погромный дух. Зеленский ненавистен этой публике именно как еврей: украинцев она высокомерно презирает, считая заблудшими братьями, а вот евреев ненавидит глубокой ненавистью, ревнивой и завистливой. Иногда, кстати, я думаю, что Зеленский безошибочно осознает этот нарратив своим еврейским чутьем, а потому для него любая мысль о компромиссе так же неприемлема, как для Голды Меир: «Мы хотим жить, наши соседи хотят видеть нас мертвыми, это оставляет не слишком много пространства для компромисса». Так что с еврейским президентом, жестковыйно непримиримым к погромным тактикам, Украине еще раз повезло — вернее, она сделала единственно точный выбор.
У Владимира Путина есть три нарратива касательно Украины: для Запада, для собственного населения и для себя лично.
Нарратив для Запада: НАТО обещало нам не расширяться на Восток, не сдержали слова, мы пытались дружить, нас не хотели слушать, всячески унижали, послушайте теперь. Это нарратив никак не имперский — он произносится из позы «на четвереньках», чтобы не сказать грубее. В эту позу нас поставил коварный англосакс.