Наши сердца наполнены лютым гневом. Наши души исполнены лютой ненависти к захватчикам и всему, что они натворили. Не дай ярости разрушить нас изнутри. Преврати ее в наши свершения снаружи.
Преврати ее в добрую силу, чтобы победить силы зла.
Убереги нас от раздоров и расколов. Не дай нам утратить единство.
Укрепи нашу волю и наш дух. Не дай нам потерять себя. Не дай нам потерять жажду свободы. Следовательно, не дай нам потерять запал праведной борьбы. Не дай нам потерять надежду на победу и чувство собственного достоинства, а значит — не потерять собственную свободу. Не потерять Украину. А значит — не потерять веру.
Берегите себя. Берегите своих близких. Берегите Украину!
Христос воскрес!
Воистину воскрес».
Многие в Украине плакали, слушая это обращение. Война сделала всех, кого она коснулась, эмоционально лабильными: я замечал в Украине, что многие легко переходят от смеха к слезам, вообще не стесняются слез — в конце концов, слезы не признак слабости, это шанс на облегчение. Со слезами выходит боль и безнадежность. Самое страшное горе — бесслезное, не находящее выхода.
Пасха — время, когда самая полная и безнадежная тьма сменяется ослепительным светом. Пасха — время, когда не осталось надежды, когда вера поругана, когда позорнейшей казни подвергнут лучший из людей, и народ, когда-то избранный Богом, огромным большинством одобрил его казнь. Это время величайшего падения, ночь, которая не обещала рассвета. Как сказано в лучшем из пасхальных рассказов, «Студенте» Чехова, «Ах, какая то была страшная ночь, бабушка! До чрезвычайности унылая, длинная ночь!».
Эта ночь стоит над Россией. Эта ночь принесла тьму в Украину, когда в начале этой зимы была разрушена ее гражданская инфраструктура и один за другим гасли, оставаясь без тепла и света, украинские города.
Эта война — лишь начало долгой череды конфликтов и расколов, ибо мир переживает потрясение, сравнимое с первым веком христианства. Нам, автору и сочувствующим читателям, посчастливилось быть в этой войне на правой стороне — на стороне будущего. Украине выпало первой столкнуться с агрессией бешеной, обреченной архаики. Она выстояла в этом противостоянии и возглавила свободный мир. Российский проект потерпел окончательное поражение, хотя судороги его продлятся долго и могут стоить ее населению бесчисленных жертв. Но исход противостояния очевиден даже тем, что сейчас в бессильной ярости грызет землю на российских федеральных каналах.
Мы оставляем нашего героя в исключительно сложный момент. Хотя, правду сказать, нам не хочется с ним расставаться, и мы наверняка вернемся к его биографии, когда военный этап ее закончится. Шанс проманеврировать между крайностями, удержав нацию на той высоте, которую она взяла весной 2022 года — очень невелик, и это впору будет назвать вторым чудом Зеленского, особенно поразительным на фоне смуты, в которую почти наверняка погрузится Россия. И это второе чудо — или драма, которая тоже отнюдь не исключена — сможет стать темой второго тома этой книги, который все равно придется писать, потому что до развязки нам всем еще далеко.
Но нашей задачей было зафиксировать уникальный опыт страны, интуитивно выбравшей непредсказуемого, неформатного лидера — и доказавшей, что в экстремальных ситуациях, на высших точках истории системные политики бессильны, а нужно исключение из всех правил. Зеленский указал путь политике XXI века. Искусство берет слово тогда, когда умолкают в испуге голоса разума, расчета и трезвого анализа. Ибо только искусство может заставить человека подняться над собой, прыгнуть выше головы и совершить невозможное. Вне зависимости от того, как сложится дальнейшая судьба Зеленского, свой звездный час он встретил достойно.
Зеленский может распорядиться этим своим капиталом как наилучшим, так и наихудшим образом, и это никак не уменьшит его подвига. Юрий Гагарин, как известно, не всегда был идеален в быту, нередко выпивал и даже, страшно сказать, изменял жене. Но бессмертие его имени обеспечено теми ста восемью минутами, которые он провел в космосе.
И потому нет ничего необычного в том, чтобы описанием этой ситуации занялась литература — мать всех искусств. Экономисту, военному историку, хроникеру тоже найдется дело, но только после того, как литература осмыслит главное.
Обычно я начинаю писать книгу, только если у меня есть последняя строчка. Легче всего было бы закончить ее так, как заканчивает свои речи Зеленский. Но у меня нет права на это, и не в этом цель.