11
Трусиха!
Этим словом, язвящим и резким, Грегори словно пригвоздил ее к позорному столбу. И теперь оно все еще звенело в ее ушах, хотя сам Грегори давно уже резко развернулся и скрылся в глубине темного дома.
Лив всей душой восставала против несправедливого обвинения. Сердито расхаживая по террасе, она, сама того не замечая, гневно сжимала маленькие кулачки. Как смел он обвинить ее в трусости? Нет, ну как он посмел?!
Разве мало мужества, душевных сил, стойкости потребовалось ей, чтобы поддержать и успокоить мать после самоубийства отца? Столько лет непрестанной борьбы — а он бросает ей в лицо оскорбительные слова! Разве не нашла она в себе силы, всем сердцем ненавидя подиум, избрать карьеру модели — ведь так можно было быстрее всего заработать деньги, чтобы купить Барбаре домик за городом? Разве не сумела пожертвовать своими склонностями, своей свободой, чтобы вернуть матери хоть толику утерянного счастья?
А знал бы он, чего это стоит — улыбаться и позировать перед камерами, делая вид, что ты не такая, какая на самом деле. Терпеливо ждать, пока удача наконец повернется к тебе, пока тебя заметят именитые модельеры! Но она справилась. А знал бы Грегори, какого мужества потребовал самый отчаянный ее поступок — солгать прямо в глаза адвокату Тобиаса. Все равно что подобрать брошенную перчатку и принять вызов судьбы!
Не говоря уж о том, сколько храбрости понадобилось, чтобы отправиться к самому Грегори и предложить жениться на ней. Легко ли ей было? Нет и еще раз нет! Так как же теперь он смеет обвинять ее в трусости?
И тут Лив замерла, точно громом пораженная. Да ведь Грегори-то говорил совсем о другом, с запозданием поняла она. Он не сомневался, что она способна принимать решения и совершать ответственные поступки, сама строить свою жизнь. Он обвинял ее в том, что ей не хватает храбрости поверить другому человеку — ему, Грегори. Поверить в его любовь.
Внезапно ослабев, Лив опустилась в кресло и, слепо нашарив недопитый бокал вина, поднесла его к губам.
А в самом деле — хватит ли ей смелости на столь отчаянный шаг? Поверить в любовь Грегори, пойти навстречу ему?
Всего час назад она с легкостью ответила бы на подобный вопрос. Перед ней расстилался ее путь в жизни, путь, предназначенный лишь для одного пешехода. И Лив не собиралась сворачивать с этого пути.
А теперь… теперь новое, неожиданное знание вдруг начало прорастать в ее душе подобно редкому и прекрасному цветку. Откинув голову на спинку кресла, потрясенная Лив чувствовала, как он растет, распускается, набирает силу и становится все краше и краше. А вместе с ним сами собой появляются ответы на терзающие ее вопросы.
Ни один мужчина никогда прежде не нравился ей так, как Грегори Стоун. Никто и никогда не оказывал на нее такого магического действия. Никто и никогда не сумел отыскать доступа к ее сердцу, пробудить ее доверие, стать ей небезразличным.
И если брак их завершится так, как она планировала, если в один прекрасный день Грегори уйдет из ее жизни и они никогда уже не увидятся вновь, ей не перенести потери.
Ну нет, такого она не допустит! Теперь Лив твердо знала, что ей нужно. Грегори уже стал ее мужем официально — он станет ее мужем и фактически. И то, что у него нет ни гроша, кроме тех денег, которые она сама ему заплатила, ничего не меняет.
В Грегори Стоуне таятся огромные возможности. Он просто излучает ауру властности, хотя, очень может быть, пока не осознает этого. А вместе они сумеют пробудить его спящие силы. Вдвоем они добьются чего угодно!
Лив поднялась и решительно вскинула голову. На ее губах расцвела тихая, спокойная улыбка. Сегодня они станут настоящими мужем и женой. Брак их из фиктивного и временного превратится в истинный союз на всю жизнь.
Ей хватит храбрости!
Стоя перед окном спальни, Грегори хмуро всматривался во тьму, но видел лишь свое отражение. Наконец, устав от этого малоосмысленного занятия, нетерпеливо отвернулся от угрюмо насупленного типа и стянул с себя футболку.
Все, в душ — и спать! Что толку слоняться по комнате и пытаться отгадать, чем сейчас заняты мысли Лив? Напрасная головная боль.
Не он ли давал себе зарок выждать, не торопить события, постепенно сделаться частицей жизни любимой, без которой она уже не мыслит своего существования? Не он ли твердил, что будет терпелив и осторожен, не станет давить на Лив и принуждать ее к чему-либо? И что вышло из всех его распрекрасных планов? Точнее, что сам он с ними сделал? Болван, распроклятый болван!
Беда в том, что рядом с Лив способность мыслить оставляла его и он действовал, подчиняясь лишь велениям сердца. А оно ждать не хотело. Теперь уж сделанного не воротишь. После всего, что он наговорил сегодня вечером, нелепо было бы притворяться, будто ничего не произошло. Он пошел ва-банк. Поставил Лив перед выбором: либо принять его любовь, либо отвергнуть. Но она не пожелала в ответ открыть ему сердце и душу. А удовольствоваться одним лишь ее телом он не хотел…
Бормоча сдавленные проклятия, Грегори направился по коридору в ванную. Должно быть, несчастная Лив сейчас рыдает в три ручья у себя в кровати, стыдясь сексуального влечения к мужчине, которого не любит, глубоко униженная тем, что предложила себя — но была отвергнута.
Дьявольщина! И почему только он не воспользовался ее предложением? Она хотела секса с ним, и он мог дать ей это. И дать щедро. Так чего ради его вдруг потянуло на принципы?
Горячий душ ничуть не помог Грегори снять напряжение. Холодный — тоже. Мышцы сводило судорогой от отчаяния. При мысли, что он ожесточил и настроил против себя ту единственную, что могла бы стать его судьбой, в висках бешено пульсировала кровь.
Какой уж тут сон! Грегори обмотал бедра полотенцем. Будь у него сейчас «лотос», он сел бы за руль и гнал бы как бешеный сотни миль кряду, а вернулся бы только к завтраку, чтобы извиниться за непростительное поведение.
Но в разваливающемся старом грузовике далеко не уедешь. Придется отправиться на прогулку пешком. Глядишь, к рассвету измотает себя так, что заглушит тоску и боль.
Стиснув зубы, он вышел из ванной. И как только мог он вести себя так надменно, так высокомерно и самонадеянно? Только что не велел Лив открытым текстом забыть все дела и влюбиться в него, да еще и трусихой обозвал! Кто ее упрекнет, если теперь она и видеть его не захочет?
Спальня тонула во тьме. Странно. Разве он не оставил свет включенным? Или все лампочки разом перегорели? Вряд ли. Наверное, машинально сам погасил свет. Он протянул руку к выключателю, но тут голос Лив остановил его:
— Где ты так долго был?
С огромной двуспальной кровати донеслось шуршание простыней. Грегори замер. Слышит ли Лив, как бьется у него сердце? В его ушах оно отдавалось барабанным боем.
— Лив… — внезапно охрипнув, вымолвил он сдавленно, словно страдал от крупа, причем в самой тяжелой форме.
— А ты ждал кого-то еще?
Глаза Грегори постепенно привыкали к темноте. Он уже различал очертания кровати, груды подушек на ней. Затаив дыхание, он шагнул туда.
Настал самый важный момент его жизни. И от того, как он, Грегори, сейчас поведет себя, зависит все — зависит будущее и его, и Лив. А он так отчаянно хотел, чтобы два этих будущих слились в одно. До сих пор он вечно умудрялся сделать все не то и не так. И вот теперь молчал, надеясь, что Лив сумеет справиться с ситуацией лучше.
Хотя смолчать он сумел, но обуздать бешеный поток мыслей — нет. Совсем недавно Лив просто сгорала от страсти — ведь он сам, в своем высокомерии, продемонстрировал, как легко может возбудить ее. Теперь Грегори презирал себя за этот поступок.
Быть может, она попросту все еще томится неудовлетворенным желанием? Быть может, пришла к нему лишь проверить, сумеет ли он завершить начатое? И большего ей не требуется? Но способен ли он удовольствоваться этими крохами и надеждами, что в будущем все станет иначе, что им суждено еще познать миг упоительной взаимной страсти?