атиме, любимой дочери Мухаммеда, был основан Египетский халифат, в Испании правили оставшиеся Омейяды. Подобно тому как некогда Римская империя была разделена на Восточную и Западную, великий Арабский халифат распадался теперь на его персидскую часть, в которую проникало все больше и больше турок, и арабо-берберскую. Колыбель ислама вновь обнищала, все богатства поглотила необъятная пустыня, Палестина исчезла в забвении. Иерусалим так бы и остался ничем не примечательным провинциальным городком, если бы христианская идеология крестовых походов не придала ему значимости варварским вторжением на цивилизованный Восток западноевропейских искателей приключений. Через Балканы и Византию к Святой земле повалили целые толпы обезумевших христианских верующих из Франции, Италии, Германии и Англии, а еще убийцы-поджигатели и мерзавцы, некоторые из которых были коронованы; очень многие нашли здесь свою смерть, византийцы, мусульмане, евреи. Христиане были хуже чумы. Спустя двести лет безумие закончилось, а политический результат был один — христиане своими бессмысленными завоеваниями Константинополя сами себя кастрировали, город был сожжен, дворец Константина Великого разрушен, бесценные библиотеки уничтожены. Двадцать пять миллионов смертей — такова цена крестовых походов, осуществляемых в угоду желаниям церкви, и все же — несмотря на всю их жестокость — святые экспедиции едва ли занимали исламский мир, лишь слегка потрясали его в Палестине, не имеющей существенного значения с политической точки зрения — это была внутренняя проблема египетских Айюбидов; в Багдаде на них едва ли обращали внимание, в Хорасане, Ташкенте, Индии и Кордове занимались философией, ислам уже не был неким политическим объединением, как это было на протяжении первого столетия его существования, не был государством Божьим. Но даже и фиктивное поддержание исламского культурного единства удавалось с большим трудом. В Иране уже давно развивалась собственная культура, поэты снова писали по-персидски, сельджуки, один из тюркских народов, основали свою империю внутри арабского культурного пространства. Вера, являвшаяся когда-то общей идеологией, распалась на секты. Непонятное переплетение такого количества народов, склонявшихся в сторону различных вероучений, никогда не способствовало возникновению наций, как это было в Европе, развивавшейся в рамках противостояния император — папство, никогда в зоне действия ислама не заходила речь о возникновении демократии. И хотя в отдаленных областях не был забыт Маздак, персидский религиозный предводитель коммунистов, и хотя в девятом столетии произошло крупное восстание рабов, случались также социальные волнения, беспорядки, связанные с сектами, существовала шиитская террористическая организация хашашинов, чьи методы сегодня снова актуальны, и хотя революционный элемент, не сказать, чтобы отсутствовал полностью, все же верующим было, в общем-то, все равно, кто стоит у власти, — именно это неприятно поразило Гете — не заметить добровольно принимаемого восточного деспотизма нельзя. Власть предержащие убивались по приказу власть имущих либо иррациональными сектантами, и никогда слабыми, никогда народом. Исламская культура рушится в 1258 году. Уже в 1220 году Чингисхан завоевал Хорезм и Хорасан, города Бухару и Самарканд; пали Балх, Мерв, Нишапур. Монгол продвигался вперед вместе со своими сыновьями, не будучи охвачен никаким идеологическим тщеславием и без всякого цинизма, из чистой любви к приключениям, будучи всего лишь профессионалом в деле завоевания мира с помощью военной техники и тактики. В первые дни 1258 года у стен Багдада появился его внук Хулагу. Весьма искусно вооруженный, он сидел на своей маленькой лошадке. Его орды окружили огромный город с его дворцами, мечетями, библиотеками и больницами, механизмы для осады города были созданы китайскими мастерами. Двенадцатого февраля город был сдан, жители, многие сотни тысяч, уничтожены, библиотеки и мечети сожжены, а халиф с его гаремом и двумя сыновьями казнен. Страшный суд. Культура была уничтожена, все, что возникло после, уже не обладало силой первоначала, а лишь сохраняло достигнутое. Аль-Мустасим, последний из Аббасидов, был мягким каллиграфом, ученым, человеком набожным, презиравшим Хулагу, вероятно, потому, что того, как и Чингисхана, не волновали ни письменность, ни искусства, а лишь умение разбираться в людях. Падение Багдада можно сравнить с захватом Иерусалима Навузарданом. Почти одновременно с этим в Египте к власти пришли мамлюки, тюркские и монгольские преторианцы, руководство страной оказалось в руках матерых любителей приключений. За несколько лет до того в Испании распался Кордовский халифат, оставалась одна Гранада. Все это, вместе взятое, — жуткая баллада, найти и прочитать которую можно в любой книге по истории. Все, что уцелело после катастрофы, это исламский пиетизм, возникший еще до крушения благодаря мистике аль-Газали[8], подытожившей арабскую философию огромными достижениями в области мысли, которые одновременно разрушали такие же выдающиеся достижения мысли, разрушали философию, которая в период своего наивысшего расцвета предварила многое из европейской философии зрелого Средневековья, а кое в чем и Возрождения. Победу над скептицизмом, над попыткой разума заявить о своем совершеннолетии одержала набожность, и это было неизбежно, ибо пережить неслыханное крушение можно было лишь внутренним сосредоточением, став равнодушным к внешнему течению истории.
вернуться
Мухаммед Газали (1058/59—1111) — мусульманский теолог, философ и мистик, оказавший влияние на средневековую философию, в том числе в Европе; считал богопознание иррациональным актом индивидуального экстатического переживания.